Вояж Проходимца

— И нержавейка ржавеет в морской воде, — терпеливо заметил я, выкладывая сухпаек из Санькиного рюкзака. — Ладно, Бог с тобой, лентяюга, откладывай игрушку и давай ковыряй доспех нашей Жанны д'Арк дальше.

— Сам сказал: «Просуши, нержавейка ржавеет», — тут же спохватился Санёк, которому, похоже, совсем не улыбалось снова пыхтеть над доспехами шебекчанки. — Кстати, пожевать чего-нибудь бы не мешало…

— Пожуем, когда Ками освободим, — отрезал я, хотя в желудке предательски заурчало.

— Я могу ее покормить, — с готовностью пододвинулся Санёк. — Кстати, такой костюм на какое белье надевается?

Я хмуро взглянул на штурмана, и его ажиотаж как рукой сняло. Молча сел разбирать свой блестящий револьвер. Чувствует, зараза, что довел человека до каления.

— Не напрягайся так, Лё-ша, — Ками мило улыбнулась, ямочки на щеках. — Поешьте все же.

Я мигом оттаял от ее улыбки, выдохнул и налег на рукоять «Кото-хи». Просто разрезать костюм было мало — нужно было разделить его на такие составляющие, которые можно было бы безболезненно снять с девушки. А так как каждая деталь плотно сидела на теле Ками, то и работы хватало. Хорошо хоть «кинжал» не тупился от работы, оставаясь все таким же безупречно острым. Я даже проверил это, разрезав несколько окатышей прибрежной гальки.

Вообще, хорошо бы было выловить и мой рюкзак, да вот только, в отличие от штурмана, я не запомнил никаких ориентиров на берегу, когда вынырнул. Да и далеко от берега это было, плюс глубина… Можно было бы попытаться ориентироваться по следам на песке, где я выполз, но, ныряя за Ками и буксируя девушку к берегу, я в конце концов мог выбраться на берег совсем не по тому вектору, по которому плыл вначале. Искать долгое время в холодной воде… Тут и месяц можно без результата пробарахтаться.

— О чем думаешь, Лё-ша? — Ками с улыбкой смотрела мне в лицо. — У тебя брови нахмурились.

— О своем рюкзаке, — признался я.

— Даже и не думай, — теперь и брови девушки нахмурились.

— Не буду, — улыбнулся я.

Наконец удалось освободить правую руку девушки. Ками отреагировала на это весьма оригинально: сразу ухватила меня за воротник куртки, притянула к себе и поцеловала.

У меня аж дух захватило. Поцелуй Ками был таким горячим, крепким и нежным, что отрываться от ее упругих губ как-то совсем не хотелось. Девушка сама оттолкнула меня, улыбаясь и хитро глядя лучащимися светом глазами.

— Ну вот, асисяй развели… — пробормотал Санёк уныло.

Я виновато глянул на штурмана, после чего перевел взгляд на Ками.

— Это за то, что снова спас мне жизнь, — с серьезным видом пояснила та. — У нас на Шебеке спасителя называют одзином и считают, что обязаны ему до конца жизни или пока не вернут долг.

— Ну ты мою шкуру тоже не раз спасала, — грубовато ответил я, конфузясь. — И в пропасть за мной прыгнула…

Ками снова ухватила меня за воротник, Санёк картинно застонал, но девушка не поцеловала меня, а тихо прошептала на ухо:

— Я не расстанусь с тобой вновь, помнишь?

Это были слова, которые она сказала мне в свободном падении, когда воздушные потоки трепали роскошную гриву ее волос. Эти слова прожгли мне душу и что-то перевернули в сердце, так что мое отношение к девушке поменялось…

И поменялось, похоже, навсегда.

— Конечно, я помню, Ками.

— Американцы не перестают меня удивлять, — пробубнил Санёк с набитым ртом. — Как можно класть в набор пайка фасоль? Еще бы гречневую кашу положили!

Я равнодушно пожал плечами, не собираясь спорить. Нелюбовь Санька к гречке мне была давно известна, впрочем, как и нелюбовь к жареному и вареному салу. Вот теперь, оказывается, что штурман не жалует и фасоль со свининой в томатном соусе.

— Перчик бы сейчас фаршированный, да сковородочку жареной картошки… — продолжал разглагольствовать Лапшич. — А затем — чашечку ароматного, заваренного в турке кофе, а не этого поганого американского кофеинсодержащего концентрата. Вот тогда бы все было душевненько…

— Фасоль оскорбляет твои духовные убеждения? — не поняв, удивленно спросила Ками.

Девушку успели освободить лишь от верхней части костюма, так что ее живот и ноги до сих пор были заключены в черную скорлупу скафандра, и выглядела она сейчас довольно забавно. Я усадил Ками спиной к стволу дерева, чтобы она могла есть, и помог надеть мою футболку — девушка под скафандром была в тонкой майке, совершенно не защищавшей от холода, но зато порадовавшей Санька.

— Боюсь, она оскорбит убеждения духовые, причем не мои, а ваши, — блеснул Лапшич.

— Но ведь ты ее ешь, — заметила Ками. — Ты же ешь фасоль.

— Да оставь ты его, — не выдержал я. — Балабол недобитый.