Войку, сын Тудора

Синьор консул не стал удерживать встретившихся так неожиданно родичей из Монте-Кастро. Дядя и племянник, проследовав по лучшей улице генуэзского квартала, подошли вскоре к массивной башне еще одной цитадели; здесь и в прилегающих постройках размещался главный арсенал Каффы, за надежными стенами укрылись оружейные мастерские, на небольшом внутреннем дворе в лучшие времена колонии лили пушки. И здесь же на верхних этажах жили аргузии — самые надежные из консульских иноземных солдат. Познакомив Чербула с несколькими земляками, свободными от дежурства, Влайку Боур сменил рыцарские доспехи на простой кожаный колет, опоясался доброй саблей. И повел племянника за ворота, по пологому склону, на котором раскинулся главный город Солдайского консульства. Войку с гордостью, но не без робости поглядывал на могучего пана Боура-младшего, так похожего на старшего брата, что юноше порой казалось: капитан Тудор — рядом и сейчас спросит с него за все шалости на год вперед. Влайку, однако, сам чувствовал странное подобие робости перед мальчишкой-племянником. Чербул бился с турками, защищал родную землю в суровый для нее час. А он, муж и воин, в то самое время бряцал шпорами в консульском замке и проводил ночи в тавернах беспутной Каффы.

Влайку привел юношу в большую харчевню над гаванью. Хозяин-грек, угодливо кланяясь, усадил обоих витязей на открытой веранде. В огромных глиняных мисках принесли аппетитные куски мяса, только что снятого с вертела. Дядя Влайку разрезал хлеб, налил в кубки ароматное белое вино.

— Ты не сказал еще, сынок, — лукаво промолвил командир аргузиев, — что привело тебя в город, где служит твой старый дядя.

— Нельзя, баде Влайку, — покраснел Войку. — Приказ.

— Молодец, — похвалил тот. — Воинскую тайну надо хранить, хотя мне, конечно, она уже известна. Его милость князь Александр задумал доброе дело, на пользу всем христианам. Молдове же нашей — особенно. Тебе везет, сынок, ты и здесь, в Крыму, служишь Штефану-воеводе, своей земле. — Могучий воин вздохнул и принялся есть, подавая племяннику пример.

— А теперь рассказывай! — потребовал он, насытившись. — Собрал ли наш воевода войско для нового боя? Ведь нехристи-турки готовят силу поболе прежней!

Войку сообщил все, что знал.

— Приезжие из Константинополя рассказывают, старого султана[7] скрутила лихоманка, — заметил Влайку. — Куда теперь падишаху — болеть бы ему вечно! — вести войска. А ведь он, говорят, никому не хочет уступить чести сразиться с воеводой Молдовы. Истинный воин, сказать по правде, проклятый султан!

— Значит, баде Влайку, турки этим летом так и не выступят?

— На Молдову, по всему видно, — нет. Зато Каффе осады не миновать.

— Сколько же они могут доставить сюда войска на галеях да шнявах? Тысяч тридцать, пятьдесят?

— Все сто, — ответил начальник аргузиев. — Даже двести, сынок. За годы войны с Венецией у бесермен вырос громадный флот — Генуя построила им тьму кораблей. Назло венецианцам, да на горе, как видишь, себе самой.

— Но у вас крепкие стены, храброе войско, доброе оружие!

Влайку шумно вздохнул.

— Восемьдесят моих головорезов да шесть сотен пеших латников — не войско, — встряхнул он черными кудрями. — Даже собрав в городе всех генуэзцев, способных поднять меч, не выставишь и тысячи бойцов.

Под верандой харчевни по шумной улице двигалась многолюдная толпа, почти сплошь — мужчины. Много молодых и сильных мужей Каффы спешило по своим делам. Дядя Влайку перехватил взгляд племянника и криво усмехнулся.

— Эти биться не будут. Давай, витязь, выпьем! За будущее, что бы оно не принесло!

Два столетия прошло с тех пор, как генуэзцы, помогавшие Палеологам изгнать захватчиков-крестоносцев из Цареграда, получили в награду за это от византийцев черноморские берега. Сумев договориться также с ханами Сарая, они построили на этом месте стены и башни города Каффы. Значение ее неуклонно росло: завоевывая берега Средиземного моря, сарацины, а затем турки закрывали старые пути с Востока на Запад через Переднюю Азию и Аравию.