Минул год с тех пор, как отважные спартиаты сложили головы в фермопильском ущелье. За этот год произошло немало событий, повлиявших на судьбу Эллады и великой Парсы.
Овладев Фермопилами, мидяне вторглись в Беотию, где их ждал самый радушный прием, а затем и в Аттику. Ксеркс повелел щадить тех, кто дают землю и воду, и безжалостно карать непокорных. Варвары совершенно разорили крохотную Фокиду. Города и села были преданы огню, хлеб потравлен конями, сады вырублены. Сами фокидцы вместе с семьями и скарбом искали спасения на крутых склонах Парнаса. Не пострадали лишь Дельфы, напротив, царь велел передать дельфийским жрецам немало драгоценных даров. Они их честно заработали.
Затем парсы заняли Аттику. Посевы дерзких афинян были вытоптаны, акрополь взят штурмом и сожжен. Когда Ксерксу донесли, что в огне погибли все афинские храмы, он удовлетворенно улыбнулся. Святыни Ахурамазды были отомщены, великий бог должен был быть доволен. Теперь надлежало поквитаться с людьми, принесшими пожар войны на землю Парсийской империи.
Афиняне понимали, что им не отстоять родной земли в неравной битве и искали спасения на море. Переправив семьи на Саламин, они ждали, что предпримут завоеватели. Приказ Ксеркса был лаконичен:
— Приведите их в цепях!
У эллинов было четыре сотни кораблей, у варваров — вдвое больше. Фемистокл где уговорами, где подкупом, где угрозами заставил эллинских навархов принять решение дать бой. И эллины, выждав удобный момент, дали. С помощью нехитрых уловок им удалось убедить мидян в мнимой слабости эллинского флота. Ксеркс поверил лазутчикам, посланным Фемистоклом, и, вместо того, чтобы готовиться в битве, парсы принялись отрезать эллинам пути возможного отступления — блокировать проливы и захватывать близлежащие острова. Варвары делили шкуру еще не убитого медведя, а это редко кому сходило с рук. В решающий момент, когда потребовалось обрушиться на эллинский флот всеми эскадрами, парсийские навархи смогли противопоставить неприятелю лишь флотилию финикийцев, меньшую числом и порядком избитую в предшествующих стычках. Пока эллинские триеры истребляли финикийские суда, прочие парсийские корабли бесцельно курсировали вдали от Элевксинской бухты, где развернулось сражение. Лишь когда финикияне были почти полностью разбиты, им на помощь подоспели ионийцы. Афинские и эгинские триеры разгромили и их. Парсийские навархи подводили и бросали в бой новые отряды кораблей. Эллины били их по частям, уничтожив большую часть великого флота.
Поражение было полным. Ксеркс понимал, что, утратив инициативу на море, парсы рискуют быть отрезанными от родных земель. Ничто теперь не мешало эллинам устремиться к Геллеспонту и уничтожить мост через пролив. Царю было над чем призадуматься. С одной стороны, несмотря на неудачу в морской битве, победа была уже почти у него в руках. Афины наказаны и по сути поставлены на колени, очередь была за Спартой, чрезмерно надеявшейся на неприступность Истмийского перешейка. С другой стороны эллинские эскадры могли отсечь великую армию от Парсиды и взбунтовать Ионию. Никто не мог поручиться за преданность сатрапов недавно присоединенных восточных земель. Если они пронюхают, что царь с войском заперт в Элладе, словно крыса в клетке, то могут поднять восстания и попытаться отделиться от империи. Ксеркс колебался, не зная какое решение предпринять. Его сомнения разрешил Мардоний.
— Царь, позволь мне покорить для тебя Элладу, — сказал вельможа, отвешивая смиренный поклон.
Это был наилучший выход. Ксеркс возвращался в Парсу, сохраняя при этом лицо. Стоит ли владыке полумира утруждать себя покорением каких-то жалких эллинов! Это вполне могут сделать его слуги. Мардоний получил милостивое согласие царя, который повелел ему отобрать для дальнейшей войны любых воинов, каких пожелает. Вельможа оставил себе бессмертных, кроме первой тысячи Дитрава, большую часть парсов, половину мидян, саков, бактрийцев и индийцев, а также отборных воинов других народностей. Численность этой армии была такова, что бессмертные составляли одиннадцатую часть ее. Оставшиеся воины должны были спешить с Ксерксом к Геллеспонту.
Уже наступала зима, когда мидийские воины возвращались на родину. В горах свирепствовал холод, на дорогах — разбойники-фракийцы. Путь армии был отмечен мириадами трупов. Лишь каждый второй воин из числа тех, кто покинули Аттику после Саламина, добрался до Сард. Но это было уже неважно, империя устояла.