— Был. Пока не пришли афиняне. Их эскадры захватили и разграбили Лампсак. Миунт и Магнезия объявили себя свободными после гибели парсийского флота. Теперь я живу здесь как частное лицо. И, видно, дни мои сочтены. Афиняне всюду ищут меня, требуя выдачи.
— Вернись к царю, — посоветовал Белый Тигр.
— Чтоб умереть от яда? Это я могу сделать и здесь, у моря. Так что прости, что не позвал тебя в свой дом. Мне не следует лишний раз напоминать миунтянам о своем существовании, принимая гостя. Здесь же на нас никто не обратит внимания.
— Какие обиды, Фемистокл! Прошли те года, когда я мог позволить себе обижаться. Вот если б ты попался мне эдак лет пятнадцать назад!
Изгнанник усмехнулся.
— Пятнадцать лет назад я встречал тебя железом.
— Думаю, наш счет равен. Моя эскадра сократилась вполовину, но потопила сорок твоих кораблей.
— Да, были времена! — вздохнул Фемистокл, и глаза его на мгновенье затуманились. — Что привело тебя в этот городишко?
Белый Тигр немного помялся, но решил сказать правду.
— Я жду здесь одного человека.
— Он местный?
— Нет, он нанял меня в Иоппии[251], велев доставить сюда и ждать.
— И ты ждешь?
— Он платит золотом.
Эллин улыбнулся в бороду.
— Не узнаю пирата. Почему ты не помог ему расстаться со всем золотом сразу?
Сиеннесий задумчиво покачал головой.
— Он не из тех, кто легко расстается со своим золотом. Его деньги пахнут кровью.
— Ты испугался крови?
— Кровь бывает разной, эллин. Но когда человек платит деньгами, которые плавают в крови, я предпочитаю не ссориться с этим человеком.
Фемистокл растер рукой небольшую винную лужицу, багровым пятном протянувшуюся по столу.
— Ты заинтриговал меня, пират. Кто этот таинственный человек? Я знаю его?
— Может быть. Он невысок, сухощав, широк в кости. У него властное лицо и голубые глаза. И еще он никогда не расстается с посохом, хотя его ноги не нуждаются в дополнительной опоре. Он сказал, что ему нужно попасть в Сарды и обещал вернуться к восходу солнца.
— Ушел сегодня, чтобы вернуться утром! — Фемистокл расхохотался, невольно обращая на себя внимание окружающих. Испугавшись, что его узнают, изгнанник притих и зашептал:
— Он обманул тебя, пират. Даже имея самую лучшую лошадь невозможно обернуться до Сард и обратно одним днем. Ты имеешь дело с лжецом.
— Не мне судить. Он платит. А кроме того, он ушел туда пешком.
Фемистокл вновь собрался засмеяться, но передумал и утопил улыбку в чаше вина.
— Он придет к тебе завтра и будет плести, что побывал в Сардах, и ты ему поверишь?
— Он сказал, что принесет весть о смерти царя.
— Смерти царя?! — воскликнул Фемистокл. Сидящие за соседними столиками люди вновь посмотрели на него. Эллин понизил голос до шепота. — Разве царь болен?
— Не знаю. Но этот человек сказал, что сегодня ночью царь Ксеркс умрет.
Изгнанник нахмурил брови.
— Ты говоришь странные вещи, пират. Мне не хотелось бы, чтобы все это оказалось правдой.
— Почему? Какое дело тебе до царя?
— Если Ксеркс умрет, завтра ты отправишься в море, а я к Ахерону. Царевичи ненавидят старика Фемистокла и жаждут его гибели.
— Так беги.
— Куда? За море? Везде рыщут корабли Кимона. И во всем мире нет державы, которая дала б приют изгнаннику Фемистоклу. Но все же я надеюсь, что твой гость — пустой бахвал.
— Мне жаль огорчать тебя, эллин, но он не из тех, кто бросается словами. — Сиеннесий допил бокал и перевернул его вверх дном. — Мне пора. Прощай и да будет милостлив к тебе Харон!
— Прощай, — едва слышно прошептал Фемистокл.
Вскоре он покинул корчму и вышел на берег моря, где долго смотрел на бушующую стихию, виновницу его великого взлета и ужасного падения. Он не говорил ни слова, а просто стоял, кутаясь в мокрый от соленых брызг, плащ, и смотрел…
И наступило утро. «Он принял самое благородное решение — положить своей жизни конец, ей подобающий. Он принес жертву богам, собрал друзей, подал им руку. По наиболее распространенному преданию, он выпил бычьей крови, а по свидетельству некоторых, принял быстродействующий яд и скончался…» — Плутарх о Фемистокле.
— Мы можем дождаться тебя, дорогой брат!
— Нет-нет, ваше величество! Не утруждайте себя ненужным ожиданием! Я догоню великого царя по дороге.
И створки мягко, словно голос Гистаспа, сомкнулись за царской спиною…
Прежде Ксеркс ходил по дворцу, оберегаемый лишь четырьмя евнухами, но сегодня его сопровождало не менее двадцати телохранителей, сверкающей цепочкой следовавших впереди и позади владыки. Страх гнал царя, не давая ему задержаться ни в одной из зал. Страх быть зарезанным, удушенным, отравленным. Страх…