Воин

Я больше наблюдал не за его действиями, а рассматривал церквушку, которая оказалась довольно симпатичной, хотя и небольшой. В тусклом пламени десятка свечей, горевших на потемневших от старости подсвечниках, я рассматривал картины, развешанные по стенам. Иконами у меня их назвать язык не поворачивался. Не было никаких традиционных нимбов над головами, что повсеместно приняты у нас, не было и святой троицы. Видимо, тут религия сильно отличалась от наших аналогов, потому что на картинах были изображены довольно интересные сцены, заставившие меня задуматься.

Всего картин было четыре. На первой я сумел разглядеть массивного старца с белой и пушистой бородой, простиравшего руки над коленопреклонёнными мужчиной и женщиной. Из ладоней Единого (а кем же ещё мог быть этот старец?), изливалось белое сияние на людей. «Плодитесь и размножайтесь» — так я окрестил для себя эту картину и перешёл к следующей. На ней была изображена сцена будущей битвы. В правом углу рин… — тьфу! — поля располагалась армия нечисти, насколько я мог заметить, состоящая из уродцев всех форм и размеров. Она была чёрной, что было вполне естественно. Напротив располагалась армия светлых, как мне показалось, состоящая из одних людей в белых одеждах, а посередине возвышался Единый, протягивающий людям меч. Понятно, подумал я — «Не мир, но меч принёс я вам» и повернулся к третьей картине.

Вот она меня удивила. На ней был изображён печальный Единый, который склонился над убитым человеком. Хотя нет, человеком этот воин никак не являлся. У него были удлинённые острые уши, а широко раскрытые глаза были ярко жёлтыми, которые сильно выделялись на фоне его тёмной кожи. Сравнив его с виденными мною ранее тёмными эльфами, я отбросил предположение, что он из их числа. Эту расу я не смог вспомнить, хотя вроде бы изучил всех разумных в эльфийском лесу. Чем-то он был мне очень симпатичен, наверное упрямством, застывшим у него на лице, волевом и благородном. Я было подумал, что Единый наклонился над воином, чтобы воскресить его, но потом заметил, что тот меч, который торчит из тела неизвестного уж очень напоминает тот клинок, что бог вручил людям перед битвой.

Понятно, подумал я, битва для нечисти закончилась неудачно. Во мне даже шевельнулась жалость по отношению к поверженному воину, как я догадался, предводителю тёмной армии. Ведь он привёл своих для честной битвы, а светлые достали козырь из рукава — божественное оружие, которым и закололи храбреца. Нечестно вышло, неудачное изображение для того, кто хочет всем сердцем уверовать в постулаты этой религии. Хотя, возможно, что другие этого просто не замечают, а это у меня так мозги заточены. Пожалев ещё раз погибшего полководца, бывшего достойным противником, раз даже Единый выказывает ему на этой картине толику уважения, я повернулся назад, чтобы рассмотреть последнюю картину, висевшую прямо над входом.

Едва бросив на неё взгляд, я поперхнулся, а потом быстрым шагом покинул церковь, прижав ладонь ко рту. Выйдя из церкви, я зашёл за угол, где росли зелёные кусты и не было никого из свидетелей и стал пытаться унять смех, рвавшийся наружу. Только бы не расхохотаться, подумал я, стены церквушки очень тонкие, все сразу услышат, а это будет весьма некрасиво. Но это было сложно, так как перед глазами стояла эта последняя картина. Почему меня она так рассмешила, спросите вы. Я легко отвечу — на ней был изображён Единый, который, вытянув вперёд правую руку, с серьёзным лицом указывал пальцем на всех, кто смотрел на картину. Его поза, а также этот указательный палец настолько походили на наш известный плакат «Ты записался добровольцем?», что сейчас я с трудом удерживался от смеха. Единственным отличием от бравого красноармейца было то, что вместо винтовки Единый в левой руке держал развёрнутый свиток, что ещё больше подтверждало данное выражение.

Я закрыл лицо руками, пытаясь вспомнить, зачем мы, собственно, здесь собрались. Это же печальное событие, Кин погиб, причём погиб глупо и случайно. Меня стало отпускать, но смех всё ещё рвался наружу, заставляя меня задерживать дыхание, чтобы не фыркнуть ненароком. Сзади подошёл кто-то и положил руку на моё вздрагивающее плечо. Это меня немного лишило моей весёлости, но прежде чем я обернулся, сзади раздался голос Хагела:

— Не переживай так, Алекс. Ты не виноват в его смерти, и не нужно так убиваться. Все наши судьбы в руках Единого, который сегодня решил забрать к себе душу этого славного парня…

Так он подумал, что я тут рыдаю, что ли? Ни фига себе! Это меня вконец отрезвило и прогнало моё хорошее настроение. Вот гад, такое состояние испортил! Ладно, признаваться ему, что я здесь банально пытался не заржать, я не буду, так что пускай думает, как хочет, хотя это немного странно выходит, если посмотреть со стороны. Воин, который одним махом расправляется с сотней противников, так убивается по своему подчинённому. А если он ещё подумает, что мы с Кином… Нет, не такие тут нравы, подобное далеко не приветствуется и точно не афишируется.