Воин

Яркое пламя, треща, бежало вверх и в стороны. Огненные змейки пожирали ворс ковров, охватывали кольцом перекрытия, заключали в светящийся ореол звероподобные протомы. Вскоре все стены были объяты пламенем, с пылающего свода падали камни и охваченные огнем куски дерева. Раскаленный воздух опалял горло, доспехи превратились в обжигающую чешую, на ладонях гетайров, сжимавших рукояти мечей, появились белесые пузыри. Лишь тогда они оставили охваченное огнем здание и вместе с Александром и Таис выбежали наружу.

Здесь расположилась бесчисленная толпа из спасшихся бегством пирующих, горожан, а также воинов, сбежавшихся спасать царя. Все они безмолвно взирали на гибнущий дворец.

Ревущий огонь завораживает своей грандиозной всепоглощающей силой, пред которой, порой кажется, не устоит ничто. Волна, порожденная океанской бездной, также могуча, но разве холод и влажный мрак, перемешанные с грудами песка могут сравниться с ослепительным белым огнем, пожирающим плоть и взвивающимся к небу. В этом пламени кусочек космоса, частичка танцующей звезды, пролетающей в стремительном вальсе перед тем как исчезнуть в черноте небытия. В огненных языках заключены мириады золотистых искорок, каждая из которых уже есть чудо, ибо живет лишь миг и взмывает в небо падающим метеоритом.

В своем преклонении пред духами и стихиями человек чаще всего выбирал пламя во всех его ипостасях — солнце, огонь, подземная стихия вулканов. Даже любимые человеком драгоценные камни — и те несут в себе частичку огненного света, и именно потому любимы.

Человек по натуре огнепоклонник. Во что бы он не верил, его мысль рано или поздно обращается к огню в образе ли Зевсовой молнии или огненного ямба Яхве. Огонь есть воплощение справедливости. Так считают последователи Заратустры. Все есть огонь, дарующий жизнь и несущий смерть — огонь Прометея и погребальный костер Геракла.

То был великий огонь, огонь очищения. Он не думал умерять свой пыл лишь Тронным залом. Багровые языки, словно щупальца осьминога, выскакивали сквозь проемы окон и швыряли горсти искр в сторону ападаны, тачары Дария, хозяйственных построек и казарм. Огонь грозил подобраться к казнохранилищу, где лежали бессчетные груды золота и серебра. И тогда Александр смирил свой буйный нрав, велев:

— Остановить!

Тысячи воинов бросились на борьбу с разбушевавшейся стихией. Они обрушивали тлеющие бревна, обливали водой раскаленные стены, отчего в ночное небо взвивались облака черного пара. Пожар потерял свою первозданную красоту. Теперь он походил на издыхающее чудовище, плюющее остатками былой ярости. Огонь еще хитрил и изворачивался. Он прорывался узкими, скользкими, раскаленными языками сквозь стены и тогда вспыхивала одежда воинов, а на коже образовывались багровые волдыри. Кричали обожженные, и чумазые, задыхающиеся от дыма люди уносили прочь лишившихся чувств товарищей. Огонь действовал то подобно коварному гаду, проникая под землю и выпрыгивая оттуда искрящимися фонтанами, то словно разъяренный бык сокрушал стены ревом и ужасными ударами оранжевых смерчей.

Натиск огненного урагана был страшен. Обращались в пепел дерево и ткань, потом не выдерживал камень. Одна из кирпичных стен, докрасна раскаленная пламенем после того как ее облили водой снаружи, пошла длиннющими трещинами. Едва воины успели отбежать подальше, как она рассыпалась на множество дымящихся кусков. И тут же рухнул свод. Упали огромные каменные быки-протомы, невиданными светящимися бабочками спланировали в плюющееся искрами облако раскаленные медные пластины.

Это был последний всплеск ярости. Пламя взвилось вверх с такой силой, что казалось вот-вот поглотит остальные части дворца. Но то была агония. Золотистые языки медленно умерли, словно ушли под землю, над развалинами воцарились дым и влажный пар.

Встанет солнце, и руины окончательно распростятся с огненным жаром. И тогда на пепелище устремятся интенданты, которым поручено выискивать оплавленные лепешки золота.

Александр и Таис были в этот миг далеко — в опочивальне Дария. Пресытившись любовными ласками, они лежали на громадном пушистом ковре, сотканном из шерсти тонкорунных овец. Легонько поглаживая безволосую, словно у младенца, грудь царя, Таис с улыбкой говорила:

— Твой подарок был великолепен. Как жаль, что это был лишь миг.

Александр ответил с серьезностью государственного мужа:

— Я не мог допустить гибели своего дворца. Мы свершили свою месть, испепелив колыбель, в которой зарождалась власть царей-варваров. И ты зажгла самый огромный в мире костер. Но я не вправе позволить огню уничтожить казну или дворцовую кладовую. Мне нужно золото, мои воины нуждаются в продовольствии и вине. Кроме того, — царь усмехнулся, — нам же необходима крыша на эти три дня, что я думаю провести в Парсе. Ведь не станешь же ты уверять, что предпочла б дворцу шатер, разбитый посреди голой степи!

— Ты хочешь иметь дом?

Брови Александра задумчиво сдвинулись.

— Я привык к жизни воина, но порой я мечтаю о доме, — признался он.

— Владеющий миром не вправе иметь дом! — веско произнесла Таис.