Воин без имени

— Прости, старшая сестричка, но больше я ничего не подслушала. — Я был очень осмотрителен, опасаясь, как бы Дейдамиа не заподозрила, что я не просто что-то где-то слышал, а занимался этим сам. Я был уверен, что тогда она станет испытывать ко мне отвращение, ибо у меня самого воспоминания об этом всегда вызывали подобное чувство.

Она произнесла застенчиво, но глаза ее пылали:

— Ты считаешь?..

— А почему бы и нет? Попробовать не повредит.

— И ты не будешь возражать… делать такое?

— Вовсе нет, — честно сказал я. То, что было отталкивающим, когда меня заставлял делать это брат Петр, вовсе не казалось таким теперь, с красивой Дейдамией. Я наклонился к ней поближе. — Это, возможно, доставит тебе новое наслаждение.

Вообще-то я не сомневался, что так будет; так оно и случилось, причем в то же мгновение. Как только я прикоснулся ртом к этому месту, все тело Дейдамии содрогнулось, словно я притронулся к чувствительному уплотнению кусочком только что натертого янтаря.

— Акх, моя дорогая! — выдохнула она. — Акх, мой Guth!

Мне тоже доставляло удовольствие приносить ей такую радость. Дейдамиа сладострастно извивалась и через какое-то время выгнулась так сильно, что мне пришлось крепко обхватить ее бедра, чтобы мой рот оставался там, где он был. Наконец, спустя долгое время, она издала слабый вздох:

— Ganohs… достаточно. Ganohs, leitils svistar…

Я поднялся, затем снова лег рядом с ней на спину; она все еще тяжело дышала. Наконец Дейдамиа успокоилась и сказала:

— Какая же я себялюбица! Все только для себя, а о тебе-то и не подумала.

— Не беспокойся, мне тоже было очень хорошо…

— Тише. Ты, должно быть, совершенно измотана.

— Ну. Не совсем, — произнес я и хихикнул.

— Акх, да, я вижу, — сказала она и улыбнулась. — А теперь не двигайся, сестра Торн. Лежи, как лежишь, и позволь мне прокатиться на тебе… вот так. Теперь пусть это тепленькое и очень благодарное местечко внутри меня обхватит твою драгоценную, терпящую муки штуку… да, так… и медленно даст ей святое причастие… ага, вот так…

Когда я таким образом уже в третий или четвертый раз ласкал маленькое «недоразвитое» утолщение Дейдамии, она вдруг остановила меня, прежде чем слишком сильно возбудилась. Девушка нежно дернула меня за волосы, приподняла мою голову и попросила:

— Сестра Торн, а не могла бы ты… повернуться… пока ты делаешь это?

Я спросил:

— Тебе так будет лучше? Если я, так сказать, перевернусь?

— Акх, мне уже просто не может быть еще лучше, чем сейчас, милая девочка! — После этого она покрылась стыдливым румянцем и произнесла: — Думаю, ты заслуживаешь того, чтобы испытать такое же наслаждение, какое доставляешь мне.

И когда мы вдвоем занялись этим при помощи ртов, то потом так долго содрогались в конвульсиях, что по сравнению с этим предыдущие сладострастные спазмы Дейдамии были простой дрожью. Когда мы наконец стали медленно спускаться с высоты райского блаженства, я был весь в испарине и мог только тяжело дышать, а Дейдамиа сглотнула, затем облизала свои губы, потом снова сглотнула, еще раз и еще. Я, должно быть, что-то спросил, потому что она улыбнулась мне в ответ слегка дрожащей улыбкой. Ее голос был немного хриплым, когда она произнесла:

— Теперь… я и правда… приняла и съела…

Я робко произнес:

— Мне жаль… если это было неприятно…

— Ну что ты, вовсе нет. По вкусу это похоже… дай мне подумать… на густое молоко от растертых каштанов. Теплое, солоноватое. Гораздо приятней, чем черствый хлеб причастия.

— Я рада.

— А я рада, что это ты. Знаешь, ведь если женщина когда-нибудь сделает это с мужчиной, то ее обвинят в людоедстве! Как учил почтенный теолог Тертуллиан, мужские соки — то, что он извергает внутрь женщины, дабы та зачала ребенка, — они уже на самом деле являются ребенком в тот момент, когда извергаются из него. Таким образом, если женщина когда-нибудь сделает с мужчиной то, чем только что занимались мы с тобой, сестра Торн, ее обвинят в страшном грехе: ведь получится, что она съела человеческое дитя.

В другой раз Дейдамиа сказала мне:

— Если при помощи облизывания и посасывания можно увеличить и другие органы, младшая сестричка, то позволь мне проделать то же самое и с твоими сосками.

— Зачем это? — спросил я.

— Чтобы они стали женскими, конечно же. Чем раньше начать с ними играть, тем быстрей они расцветут и станут большими и красивыми, когда ты вырастешь.

— Но зачем мне большие груди?

— Сестра Торн, — терпеливо пояснила Дейдамиа, — высокие груди вместе с миловидным личиком и пышными, густыми волосами являются наиболее привлекательными женскими достоинствами. Посмотри на мои груди. Разве они не красивы, niu?

— Конечно же, старшая сестричка. Но, кроме того, что они представляют собой приятную игрушку, для какой еще цели они служат?

— Ну, на самом деле… монахиням они не нужны. Но у остальных женщин они выполняют те же функции, что и коровье вымя. Там образуется молоко, которым матери кормят младенцев.

— Я часто пробовала твои соски, сестра Дейдамиа, но никогда не ощущала никакого молока.