Воин без имени

— Прости меня, Калидий, — прервал его Вайрд, зевая, — мы с моим учеником страшно устали и мечтаем о хорошей бане. Что, неужели все эти мелочи действительно так необходимы? Нельзя ли покороче?

— Quin taces![68] Ты можешь быть многоречивым, насколько я знаю. А мелочи важны, потому что гунны, должно быть, скрывались в пригороде Базилии, дожидаясь как раз такой возможности. Их банда напала на маленький караван, эти разбойники убили четверых носильщиков и сами унесли lectica. Оставшийся в живых раб вернулся сюда с пони. И с ужасным известием.

— Ты, разумеется, его убил?

— Это было бы слишком милосердно. Он заточен в pistrinum[69] — той яме, которую рабы называют «адом для живых», вращает мельничный жернов и мелет зерно. Его пожизненное заключение окажется не слишком долгим, учитывая непосильный труд в удушающей жаре и пыли. Так вот, я не закончил свой рассказ. Два дня спустя сюда под белым флагом пришел гунн, который немного говорил на латыни. Вполне достаточно, чтобы рассказать мне, что Плацидия и маленький Калидий были взяты в плен живыми и живы до сих пор. Гунны не убьют их, сказал он, если я позволю ему невредимым вернуться обратно и приехать сюда еще раз — привезти требования, которые его товарищи приготовят для меня. Ну, я, разумеется, пообещал, и тот же самый подлый гунн вернулся через два дня с длинным списком непомерных требований. Я не буду перечислять их все: склады с продовольствием, лошади и седла, оружие, — достаточно сказать, что на такое просто невозможно согласиться. Я пытался выиграть время, объяснив гунну, что мне нужно хорошенько все обдумать и решить, стоят ли заложники такой цены. В общем, я сказал, что дам ему ответ через три дня. А это значит, что проклятый желтый гоблин вернется завтра. Теперь ты можешь понять, почему я пребываю в таком мрачном состоянии духа, и почему я так обрадовался, когда услышал о твоем появлении, и почему…

— Нет, честно говоря, я не совсем понимаю, — перебил его Вайрд. — Прости меня, Калидий, за то, что разбережу твои старые раны. Но я помню, что, когда твой сын Юниус пал в битве на Каталаунских полях, ты приказал всем остальным не оплакивать его. Смерть одного воина, сказал ты, не такая уж потеря для армии. А это как-никак был твой родной сын. Почему же теперь из-за какой-то безрассудной женщины и ее злополучного мальчишки, даже если его и назвали в твою честь…

— Виридус, вообще-то у меня есть еще один сын, младший брат Юниуса. Он служит здесь под моим командованием.

— Знаю. Помощник центуриона Фабиус. Славный парень.

— Так вот, эта безрассудная Плацидия — его жена и моя невестка. А ее маленький сынишка и тот ребенок, которого она носит под сердцем, мои единственные внуки. Если только они живы… нет, они должны быть живы, потому что они последние в нашем роду.

— Теперь понимаю, — пробормотал Вайрд, который сразу сделался таким же мрачным, как и легат. — Фабиус, должно быть, сразу же бросился на их поиски, навстречу собственной смерти.

— Он бы так и сделал. Но я хитростью запер сына в караульном помещении, прежде чем он узнал, что его жену и сына похитили. Поняв, что его обманули, Фабиус взбесился и зол теперь на меня не меньше, чем на гуннов.

— Не хочу показаться бессердечным, но я хорошо знаю, что мужчина может пережить потерю жены — возможно, со временем даже забыть ее, — по крайней мере, такую как Плацидия, полагаю, вполне можно забыть. Фабиус молод, есть много других женщин, в том числе и более спокойных и рассудительных. Ну а дети… О, этот товар проще всего произвести на свет. Твой род не вымрет, Калидий, — утешил его Вайрд.

Легат вздохнул.

— Точно так же и я говорил сыну. И я рад от всей души, что между нами были железные прутья. Нет, Виридус, уж не знаю, по какой причине, но Фабиус буквально одурманен этой женщиной: он обожает маленького Калидия, он страстно мечтает о втором ребенке. Только представь, бедняга поклялся, что если они погибнут, то он при первой же возможности бросится на меч. И Фабиус сделает это — он сын своего отца. Я должен любой ценой освободить заложников.

— Ты имеешь в виду, я должен, — сердито сказал Вайрд. — Но почему ты веришь гунну, когда он говорит, что пленники до сих пор живы?

— Каждый раз он привозит доказательство. — Легат снова вздохнул, порылся в кармане плаща и извлек два каких-то маленьких предмета и вручил их Вайрду. — Каждый раз один из пальцев Плацидии.

Я отвернулся, поскольку меня отчаянно замутило. Пока Вайрд изучал доказательства, легат продолжил:

— И всякий раз, когда гунн приезжал, я лично отрезал два пальца у злосчастного раба, заключенного pistrinum. Если переговоры почему-либо затянутся, ему придется толкать жернов локтями.

— Это указательные пальцы, — пробормотал Вайрд. — Вот этот гунн привез первым, да? А вот этот уже во второй раз. Этот палец еще недавно был живым. Отлично, я согласен. Женщина, по крайней мере два дня тому назад, была жива. Калидий, пусть этого раба притащат сюда — и немедленно, — пока ты не отрезал ему язык.