Воин Доброй Удачи

Хотя она не могла похвастаться хорошим видом, как верхние залы во дворце, палата Синода была одной из наиболее роскошных комнат и, без сомнения, самой изысканной. В отличие от других палат совета, тут отсутствовала галерея для обозрения, а окон не было ни одного. Как правило, палаты представляли собой большие, великолепные залы, а эта была длинной и узкой, с нишами вдоль невысоких стен – Ложа Принца была одной из них, – обитых изысканными панелями и уставленных скамьями, словно амфитеатр вытянули, а после разломили пополам и составили, вынудив аудиторию повернуться лицом друг к другу.

Чтобы разместить Трон Кругораспятия, глубокую нишу, облицованную мрамором, сделали с уступом слева от Келмомаса, выложив его бело-голубым камнем с отделкой из черного диорита. Точная модель Кругораспятия, расположенного в Карасканде, с изображением распростертого отца, перевернутого вниз головой, была вытиснена золотом на спинке трона. Кресла матери и Телли были врезаны в мраморную приступку подле него, их нарочито простое убранство оттеняло роскошь центрального трона. Порядка тридцати одинаковых кресел стояли на ступенях напротив, по одному на каждую из Великих Фракций, чьи интересы определяли политику Новой Империи.

Пол, на котором стояли кресла, вынуждал всех идущих по нему поднимать головы и взирать на собеседников снизу вверх. Это была узкая полоска простого пола, не шире, чем коридор между тюремными камерами. Келмомас слышал, что некоторые придворные с немалым страхом называли его Щелью.

Кутий Пансулла, нансурский консул, который теперь прохаживался по нему, был настолько толст, что пол показался ýже обычного. Он ходил взад-вперед с напыщенным видом, и под мышками у него расцвели темные пятна.

– Но я должен… осмелюсь сказать! – выкрикнул он, тряся выбритыми щеками. – В народе ходят слухи, что Сотня настроена против нас!

Имперский Синод, как говорила мать Келмомасу, был сокращенным вариантом Большого Собрания, которое правители других земель зачастую называли тайным советом, где представители наиболее важных интересов Новой Империи могли обсудить их со своим божественным правителем. Конечно, Келмомас в разговоре с матерью всегда притворялся, что не помнит этого объяснения, и вечно скулил, сопровождая ее на заседаниях, но втайне восхищался Синодом и теми интригами, которые неизменно разыгрывались тут – по крайней мере, в отсутствие отца. В иных местах слова всегда оставались словами, слава означала только славу, а надменный тон сохранялся до бесконечности. Будто люди сражались толстыми железными прутами. Но в Синоде слова и голоса были отточены до предельной остроты.

Настоящие диспуты, а не пантомима. Настоящие последствия, а не туманные петиции. В этом месте, как ни в каком другом, порой решались судьбы целых тысяч. До ноздрей юного наследного принца почти наяву доносился запах дыма и крови. Здесь сгорали города, настоящие, а не вырезанные на бальсовом дереве.

– Спросите себя, – крикнула мать сенаторам. – Кем вы будете, когда будет написана летопись этих дней? Трусами? Робкими старикашками с дрожью в коленях? Вы! Вы все! Когда дознание пойдет вглубь, а оно всегда направлено вглубь, вас будут судить. Потому прекратите считать меня всего лишь слабым его вместилищем!

Келмомас прикрыл рот руками, пряча улыбку. Мать гневалась часто, но злость редко прорывалась наружу. Интересно, понял ли толстяк всю опасность своего положения?

Наверняка нет.

– Святая императрица, выслушай! – воскликнул Пансулла. – Этот… этот разговор… он не развеивает наших страхов! По крайней мере, поведай, что сказать людям!

Принц ощутил силу в этих словах, хоть и не вполне понимая их важность. Он заметил в глазах матери нерешительность, понимание, что она заблуждалась…

«Этот», – прошептал внутренний голос.

Пансулла?

«Да. Его дыхание мне претит».

Заметив колебания, толстопузый консул тут же принялся укреплять выгодную позицию.

– Все, что мы просим, Пресвятая императрица, – снабдить нас орудиями для выполнения твоей воли…

Мать пристально посмотрела на него, затем скользнула нервным взглядом по ассамблее. Казалось, тяжесть встречных взоров гнетет ее. Наконец она, утомленная, бессильно махнула рукой.

– Прочтите Сказания… – начала она сдавленным голосом, но остановилась, чтобы совладать с собой. – Перечитайте историю Первого Апокалипсиса и спросите себя: «Где были все Боги? Как Сотня могла допустить такое?»

И мальчик ощутил, что манеры матери и слова ее были точно продуманы. Молчание воцарилось в Имперском Синоде, поскольку обойти ее вопрос было невозможно.

– Телли… – сказала мать, обращаясь к дочери, которая сидела, закутанная в немыслимое одеяние, подле нее. Страшно худая, она походила на птицу, которой насыпали слишком много крошек и она не в силах выбрать, с какой начать. – Скажи им, что говорят адепты школы Завет.