Воин Донбасса

Впрочем, Лёшка другого зимнего Луганска почти не знал. Тот город, что был в его детстве, в детстве же и остался, и даже воспоминания о нём потускнели. И тот город был прежде всего летним. Может быть, потому, что уехал Лёшка отсюда маленьким, и воспоминания заслонил Брянск — почему-то как раз больше зимний. Или потому что в нечастые наезды сюда из дома к бабушке с дедушкой жил он в основном у них в Алчевске. Да и приезжал к ним на летние каникулы, и когда выбирался в Луганск — это был летний Луганск, светлый, живой, словно искристый…

А этот, тёмный, замёрзший и замерший город — это было болезненно. Темнота его ледяных улиц невольно навеивала строки из любимого в школе Блока. «Чёрный вечер, белый снег…» — и как там? — «Поздний вечер. Пустеет улица. Один бродяга сутулится»…

Разве что вот сейчас нету того знакомого бродяги на остановке. Смылся бомжик домой. Рабочий день кончился…

Все революции, что ли, у нас в России одинаковые? Чёрный вечер, белый снег. Ветер, ветер на всём белом свете… Патрули. Правда, не двенадцать с винтовками. Четверо на джипе. Но суть та же — ночью любой прохожий полностью в их власти.

Хорошо, что с Мишкиными документами патрули не страшны. Да и у него, Алексея, всё оформлено, как надо. Но и это — на кого нарвёшься ещё. А то вон в августе… Да и в сентябре бывало — где патруль, а где тот же патруль на промысел вышел, зажим-отжим. Это тоже, что ли, закон революции? — всякую жмуть наверх поднимать…

Бабушкино слово. Что оно означало и откуда взялось, она не объясняла. Говорят, мол, так и всё. Она вообще как-то особенно говорила, бабушка. Не «перевернёшься», а «перемекнёсси». Не «давеча», а «дайче». В таком роде.

Метнулась в мозгу картинка-воспоминание, какой она выглядела, когда вывозил он её в Россию, когда везли тело отца. Замкнувшаяся, деревянная. Враз помутневшая. Не от мира сего. Словно уже отказавшаяся жить…

Ну, гниды, вы мне и за это заплатите! Заплатили уже, и ещё заплатите. Фигня, что всего двое вас осталось, убийц. Это если у обычных солдат просто мозги промыты, и карательная реальность АТО быстро ставит их на место, то нацисты из добровольческих батальонов все — упоротые. Эти точно пришли убивать просто за разномыслие с ними. За невосторженность мыслей по отношению к Бандере и к древним украм, что выкопали Чёрное море.

Так что валить вас не перевалить. Поэтому я не буду торопиться в ваших поисках, Кирилл Вызуб и Валентин Безверхий. Клички Гром и Лихой. Ишь! Начальнички, хотя хрен их разберёшь, в батальонах этих карательных, кто за что отвечает. Водят людей — и ладно. Будем надеяться, сведёт нас с вами дорожка узкая, гражданской войной проложенная… А до тех пор проредить бы вас, нацистов, побольше. Чтобы не пёрлись к нормальным людям дурью своей их насиловать, чтобы закаялись даже пытаться превращать русских людей в свидомую подпиндосскую нечисть. Чтобы гадились под себя от страха поднимать руку на Донбасс, на Россию, на Империю!

Впрочем, не до рефлексий. Вид у Мишки был задумчиво-тихий, что никак не было похоже на этого холерика-экстраверта. Похоже, действительно что-то важное держит в рукаве.

Когда со скупо, но освещённой Советской свернули за угол, огороженный лентой в полосочку, чтобы не ходили люди под опасно накренившимся после попадания снаряда карнизом, и попали во мрак Демёхина, Мишка заговорил. Негромко, так что приходилось напрягать слух.

— Значит, смотри, Лёха. Положение довольно серьёзное. Для тебя, имею в виду. Людей Бэтмена, близких к нему, забрали на подвал. Ну, тех, которых смогли. Особый отдел ГБР и всё такое. Полевиков, вроде тебя, не трогают. Пока. Пока бойцы нужны.

Но это может быть ненадолго. Многих бойцов из прежних уже тягают и у нас, и у донецких. У тех там вообще задница. Заходят, к примеру, люди из Донецка на какое-нибудь Енакиево. Или Снежное. Неважно. Главное, что начинают там щемить полевиков, которые за время обороны ни под кого не пошли. В смысле — под признанные батальоны. Которые осенью основой армии стали. Нормально так берут ребят. Работают, как, типа особые отделы в войну. Где был такого-то? Что делал там-то? Ну, а дальше опрашивают, кто, кого, когда, и почему не. Кого потом по результатам допроса берут к себе. А кому и лоб зелёнкой мажут.

Алексей удивился. Здесь, в Луганске, он про такое не слышал. Хотя нет, слухи ходили тоже. Но если бы было так массово, слухами бы дело не ограничилось?

— Сам знаешь, какой там выводок единомышленников… — пояснил Мишка. — Хотя и говорили, что там у них анархии поменьше, чем у нас, фигня всё это. У нас как казачки свои земли отхватили, так остальным вроде и делить нечего сталось. Пошли под власть.