Воин эпохи Смерша

«Маскировать свою личность, равно как и прославлять ее, было одним из главных стараний его жизни. Едва ли есть в истории другое явление, которое бы столь же насильственно и столь же последовательно, прямо-таки педантично, подвергалось стилизации и скрывало свою личную суть.

То же, что отвечало его собственному представлению о себе, походило скорее на монумент, нежели но человеческий портрет. На протяжении всей своей жизни он старался прятаться за этим монументом. Позу он обрел, когда уверовал в свое призвание, и уже в тридцать пять лет создал вокруг себя концентрированный, застывший вакуум одиночество великого вождя.

А полутьма, в которой возникают легенды, и аура особой избранности лежат в предыстории его жизни.

Но тут же – и источники всех страхов, загадок и удивительной характеристики этой жизни.

Будучи фюрером рвущейся к власти НСДАП, он считал оскорбительным интерес к обстоятельствам его личной жизни и, став рейхсканцлером, запретил любые публикации на эту тему…

Своим фантазиям он предается с чуть ли не маниакальным интересом. До поздней ночи сидит он над прожектами, в которых его деловая некомпетентность соперничает с не терпящим возражений самомнением и нетерпимостью…»

Потом И. Фест добавил слова самого Гитлера:

«Я стремился туда, в великий рейх, страну моих снов и моей страстной мечты!»

Как все похоже на современность и на советском, и на постсоветском пространстве!!! Мечтать не вредно, вредно поступать некомпетентно, не выверенно, опасно для мечтающего лидера нации и самого государства с ожидавшим добрых перемен народом.

* * *

Мысли о войне, забота о детях, стремительно развивающиеся реальные события в Европе и у советских границ способствовали появлению синдрома тревожного ожидания у многих женщин гарнизона. Военные знали, что будут делать, когда агрессор вступит на нашу землю, а вот у их жен, особенно с малолетними детьми, возникали сомнения – удастся ли вовремя эвакуироваться. Они ведь тоже знакомились с газетами, где кроме вполне понятного фанфаронства, бахвальства, хвастовства властей улавливали между строк мысли, дышащие тревогой и опасением за страну перед неминуемым сильным и умным врагом, по-звериному приготовившимся к прыжку.

Нет, они не считали, что время – это выдумка смертных, они видели в спрессованных скорее не неделях, а сутках и часах свою надежду заблаговременно выбраться, выскочить из вероятного огненного мешка.

Весна сорок первого года наступала яростно и бурно. Каждый день распускались какие-то полевые цветы, не говоря уже о стремительно позеленевшей и быстро растущей мураве. Солнце все чаще не столько светило, сколько согревало и землю, и остывшие души людей, ожидавших неминуемого холода горячей войны.

В начале мая Александра Федоровна откровенно и конкретно спросила мужа:

– Саша, а может, мне на днях с детьми уехать в Вильнюс? Немцы совсем близко, а то, что они нападут, нет никаких сомнений. Мне за девочек – наших крохотулек страшно.

– Милая моя, ты говоришь о самостоятельном и срочном отъезде, но ведь никто пока из гарнизона не уезжает. Как после этого я буду смотреть товарищам в глаза? Чекист отправил семью, а члены семей командиров и других военных остаются на месте. Думается, отправить все семьи из гарнизона командование успеет!

– Все, я поняла! – понимающе закивала жена военного контрразведчика.

Больше она никогда не задавала подобного вопроса…

Александр получил приказание начальника Особого отдела соединения 20 июня с группой сотрудников территориальных органов НКВД убыть в район северо-западной окраины города Мариямполе. От агентуры прошла информация, что пастухи заметили возле коровника группу людей численностью шесть человек в форме советских военнослужащих, расспрашивающих дорогу на Каунас.