Воин из Киригуа

Мяч взвился в воздух, на какое-то мгновение остановился высоко над центром стадиона и ринулся вниз. Хун-Ахау, сопровождая полет мяча глазами, увидел, что игроки уже стоят посередине поля. Бум-м! — шар ударился о штукатурку и снова высоко подпрыгнул. Но во второй раз он уже не коснулся поверхности поля: предводитель синей команды принял мяч на свое бедро и каким-то неуловимым движением тела послал его опять вверх. Поле закипело, то один, то другой игрок подхватывал мяч и перебрасывал его другому; теперь он почти не касался поверхности стадиона, то и дело слышались звонкие шлепки мяча о голое тело игроков. Удачные удары сопровождались дружным ревом восхищенных зрителей.

Скоро Хун-Ахау понял, в чем состояла конечная цель игры: мяч, посланный членом синей команды, должен был ударить по скульптурному изображению головы попугая, укрепленному в стене, а затем отскочить на вмурованную в поле стадиона плиту. Члены красной команды, наоборот, старались, чтобы мяч ударился о голову ягуара и затем попал бы на ту плиту, около которой в начале игры стояли синие. Однако выполнить эти условия было совсем не так легко: надо было очень точно рассчитать удар, чтобы мяч, отпрыгнув от скульптуры, попал на плиту. А при постоянной сумятице вокруг — игроки все время смешивались и отталкивали друг друга — добиться такого удара было почти невозможно. Впоследствии Хун-Ахау узнал, что игрок, забивший такой мяч, считался необычайно счастливым. Кроме того, бить по мячу только локтями, бедрами и спиной было очень неудобно, и много раз игрок пропускал хороший мяч только потому, что был обращен к нему лицом.

Некоторые игроки становились на четвереньки и, находясь в таком положении, взбрыкивая задом, искусно посылали мяч высоко вверх. Не обошлось дело и без несчастного случая: падая с высоты, мяч ударил зазевавшегося синего игрока по голове и сломал ему шею. Быстро появившиеся младшие жрецы унесли труп прочь; на зрителей это происшествие особого впечатления не произвело: случаи такого рода при игре в мяч не были редкостью.

Время шло. Солнце палило все сильнее, но темп игры не ослабевал. Теперь Хун-Ахау понял, почему Цуль говорил, что в священной игре требуется великое умение и большое искусство: игрок действительно должен был обладать незаурядными силой и ловкостью, чтобы в такой жаре часами неутомимо гоняться за тяжелым мячом. А ведь перед игрой всем участникам предписывалось сутки поститься!

Правителю Тикаля принесли освежающий напиток. Он жадно прильнул к чаше, и блестящие капли сползли с его губ по подбородку. Глядя на них, Хун-Ахау и сам почувствовал жажду. Каково же было игрокам сейчас? — мелькнуло у него в голове. Нет, эта игра владык совсем не так хороша, как расписывал ему Цуль.

Мимо юноши неслышно скользнула Иш-Кук и подала царевне чашу с питьем. Почтительно склонившись перед Эк-Лоль, девушка в то же время, как будто случайно, наступила своей ножкой на пальцы левой ноги Хун-Ахау и то легонько надавливала на них, то отпускала. Лицо юноши залилось краской от такого бесстыдства, но сама виновница происходящего выглядела невинным младенцем. Приняв назад чашу, она снова скользнула мимо Хун-Ахау, бросив мимоходом на него горячий взгляд. Руки юноши усиленно заработали опахалом, хотя ему больше хотелось как следует огреть палкой бесстыдницу, осмелившуюся на подобные проделки.

«Ягуары» предприняли решительную атаку на «попугаев». Они неуклонно теснили своих противников все ближе и ближе к их метке, и все старания «красных» изменить положение не имели успеха. Страсти накалялись и среди зрителей: то здесь, то там слышались восклицания гнева или радости, горькие вздохи или смех, в зависимости от того, за какую команду «болел» человек. Заключались пари. Ставками были рабы, богатые одежды и украшения. Один сановник, не знавший в азарте никаких границ, предложил соседу в виде ставки свое рабство. Тот, улыбаясь, охотно согласился.

Ахау-ах-камха Кантуль издевательским тоном обратился к царевне:

— Дорогая сестра, ставлю на «ягуаров», что они победят. Не поставишь ли ты против? Пусть твоей ставкой будет твой новый опахалоносец!

Сердце у Хун-Ахау оборвалось. Он с тревогой ждал ответа Эк-Лоль.

— Хорошо, — улыбаясь согласилась царевна, — пусть будет так. Или нет, еще лучше — ставкой будет Иш-Кук. Ты благосклонен к ней! А что ставишь ты?

— Все что угодно, — самодовольно засмеялся Кантуль, — я уверен в победе!

— Право на то, чего у тебя сейчас нет, но что может быть![4] — все так же улыбаясь, сказала царевна.

— А что это такое? — подозрительно спросил Кантуль. — Ты всегда хитришь со мной… Это какая-то загадка?

— Как хочешь… — И Эк-Лоль равнодушно отвернула голову от брата.

— Хорошо, я согласен, — сразу же крикнул царевич, — но все равно, победа будет за мной!