Воин мочика

На протяжении всего этого часа я маленькими глоточками попивала вино, усиленно притворяясь, будто кого-то жду — время от времени демонстративно косилась на часы и нетерпеливо хмурилась. Цена за бокал вина в этом отеле оказалась так высока, что я и не помышляла заказать второй, сколько бы эта парочка тут ни проторчала. Я медленно ела орешки из вазочки, твердо вознамерившись тянуть время и не тратить больше ни гроша. Что и говорить, пребывание в чужой стране с ограниченным запасом денег и без кредитной карточки — не тот опыт, который бы мне хотелось повторить.

Вскоре после сползшей с плеча лямочки стало ясно, что пора уходить. Спутник Карлы подписал счет, доказав тем самым, что ему по карману жить в этом отеле. Только тогда я заметила, что на правой руке у него, которой он придерживал счет, пока левой расписывался на нем, недостает мизинца и указательного пальца.

Иностранец и Карла вышли из бара вместе. Собственно, на том слежку можно было бы и прекратить — не требовалось семи пядей во лбу, чтобы догадаться, куда они идут. Но я все равно проводила их хотя бы до лифта. Проходя мимо их столика, я попыталась прочитать подпись на счете, пока официант не унес его, но в баре царил полумрак, а подпись была слишком неразборчива. Зато номер комнаты я разглядела совершенно четко: 1236. Когда парочка скрылась в лифте, я, дабы проверить граничащие с уверенностью подозрения, посмотрела на табло. Лифт остановился на двенадцатом этаже. Похоже, вдова Сервантеса сносила свое горе весьма мужественно.

Я вышла из отеля и огляделась, высматривая colectivo, чтобы вернуться к себе. И тут на глаза мне попался какой-то парень близ бокового выхода. Он поспешно нырнул в тень, но я готова была поклясться, что это брат Рамона, Жорж.

И что теперь? Вот главный вопрос. В импульсивном и необдуманном путешествии, на которое меня толкнуло желание выпутаться из ужасной ситуации, в которую я угодила, меня вели лишь две нити: имя Рамона Сервантеса, вдова которого утешалась с другим там, наверху, с человеком, которого я видела впервые в жизни и подозревать которого в причастности к моим злоключениям не имела ни малейшего основания, и драгоценная ушная подвеска — скорее всего, подлинная работа мочика. Можно было продолжать следовать за именем: подождать здесь и посмотреть, куда и с кем вдова Сервантеса отправится дальше, или отыскать Жоржа и пораспрашивать его о гибели брата. А можно было следовать за подвеской, работать на территории мочика и посмотреть, что удастся выяснить там.

Я выбрала второй путь. Как говорят, когда не знаешь, куда идти, любая дорога тебя куда-то да приведет. Лично я предпочитаю строчку, вышедшую из-под пера поэта Роберта Браунинга: «Всяк рано или поздно в Рим приходит». В данном случае Римом был маленький городок на севере Перу под названием Кампина-Вьеха.

Жрица

Палач ждет — в одной руке клинок «туми», другая еще пуста. С ним Жрица, волосы ее — змеи. Она держит золотую чашу, что скоро наполнится священной влагой, кровью жертвы.

Пока они ждут подле уаки, мы готовим Воину саван. Три полотнища облекут его. Золотой шлем с пышным плюмажем из перьев, золотые и серебряные пластины, золоченые колокольчики — они уже на местах.

Паланкин, что снесет его вниз, лежит сзади. Воин покоится на втором головном уборе, полумесяце, увенчанном перьями фламинго. В правую руку мы вложим ему золотой скипетр, символ его земной власти, в левую — серебряный, поменьше. Золотой слиток на правой длани его, серебряный — палевой.

На лицо ему мы наденем пять золотых масок, на ноги — серебряные сандалии. Три пары ушных подвесок будут сопровождать его: первая — священный белохвостый олень, вторая — золотой паук, третья — кошачья голова, что олицетворяет существо, способное пересекать грань между двумя мирами, грань, отмеченную двухголовым змеем — черту меж миром нынешним и миром предков.