Воин мрака

Это был маленький белый заяц, сидящий на задних лапах и высоко поднявший уши. Удивительно изящная и красивая фигурка, учитывая то, что вырезала из кости ее совсем еще малолетка, не имеющая никакого образования.

– Какая изумительная вещица, – покачал головой ведун.  – Немудрено, что я принял ее за свою.

– Правда? – Лицо Альвы расползлось в такой широкой улыбке, что она стала походить на розового лягушонка.

Женщина несколько раз натужно кашлянула, вскинула руку, почесала шерсть над бровями, еле заметно качнула головой.

– Нет, это для папы! – бесхитростно возмутилась девочка, поняв мамины намеки.  – Самсайока, если ты хочешь, я тебе тоже вырежу…

– Конечно, хочу, – согласился ведун.  – Папа-то ваш где?

– Снаружи, со всеми. С охоты вернулся, а тут битва, – ответила женщина, еще раз отерев шерстку на лице.

Олег покосился на Альву, хмыкнул. Трудно было поверить, что эта милая щекастая малышка, когда повзрослеет, тоже покроется шерстью.

– Хозяйка, дозволь мешок свой на время у тебя оставить? – спросил Олег. И не удержался от присказки: – А то так кушать хочется, что переночевать негде.

– Да, злобный Самсайока, вот, у постели клади. Завсегда под приглядом будет, – засуетилась женщина.

– Хозяин возражать не станет?

– Да только рад будет! Ты же дочь нашу старшую от смерти спас, злобный Самсайока! То есть… – спохватилась она и поправилась: – То есть добрый Самсайока! Или… Не добрый? – окончательно сбилась женщина.

– Пусть будет «темный», – предложил ведун, не желая называть настоящего имени. Зачем лишний раз подсказывать богам, где он прячется? Вдруг они слушают?

– У нашего очага завсегда для тебя место найдется, темный Самсайока! Покуда живы будем, всегда приветим с радостью. И детям нашим о том накажем…

– Это радует… – Олег отнес мешок в указанное место.  – Припасы у меня, кстати, есть. Просто приготовить не на чем.

– Зачем тебе готовить, темный Самсайока? Охотники рода для тебя жертву готовят, мясо пекут. Победу над светлыми воинами праздновать хотят. Шаман вызывать тебя станет, благодарить и угощать, хвалить и одаривать.

– Этого мне только не хватает… – поморщился Середин.  – Как бы он взаправду демонов нижнего мира не вызвал. Где все это действо готовится?

– Знамо где, у шамана в яранге.

– Женщин туда пускают?

– Пусть попробуют не пустить! – презрительно хмыкнула хозяйка.

– Тогда возьми два пучка хвороста, ветки выбирай короткие и помельче, и ступай туда. Как только шаман соберется меня вызвать, брось пучок в огонь. Так, чтобы, когда полыхнет, света получилось поболее.

– Коли ты так желаешь, темный Самсайока, исполню в точности, – пообещала женщина.

– Тогда иди. А ты, Альва-искусница, встань между мною и костром.

– Зачем? – спросила девочка, но просьбу исполнила.

Ведун подмигнул малышке, присел и растворился в ее тени…

* * *

Яранга шамана была заметно больше всех остальных на зимовье. В ней, в отличие от прочих, не было внутренней, теплой загородки. Старый Пурлахтын не чувствовал холода. Белоглазый и облезлый, почти без волос, морщинистый, с лицом, усыпанным большими темными и белыми пятнами, с тонкими ручками и ножками, торчащими из вытертой одежды, он сам походил на одного из духов, с которыми общался. Жена его давно померла, дети выросли, разошлись по своим семьям, и потому жаловаться на неустроенность закопченного жилища было некому. Шаман спал, сидя на выстеленном шкурами полу и поджав под себя ноги, ел вместе с духами приносимые им жертвы, а когда не было подношений – жевал снег и уходил в верхний мир, угощаясь на пирах, что устраивал для духов Нумиторум, великий бог, покровитель живых и мертвых.

Во всяком случае, Пурлахтын не раз рассказывал об этих пирах мужчинам, что приносили ему подарки после удачной охоты, или просящим помощи после охоты плохой.

Яранга шамана была такой же старой, как и он сам, за долгие годы она почернела изнутри от дыма очага и окуриваний для изгнания духов. Шкуры на ней лежали в два слоя, так что, несмотря на свою старость, яранга не промокала под ливнями и не продувалась зимними ветрами. Из добра же Пурлахтын за свою жизнь нажил только бубен, украшенное хвостами бурундуков било с оголовьем из черепа белки да истрепанную малицу, увешанную деревянными и костяными амулетами и украшенную по вороту и подолу зубастыми челюстями соболей, горностаев и куниц.

Дров шаман тоже никогда не заготавливал. Когда хотел развести огонь – просто брал с поленниц соседей, и никто ему в том никогда не перечил. Вот и в этот раз он набрал для костра по охапке то тут, то там, развел огонь, выдув его из черепа росомахи, принесенную тушу оленя порезал ломтиками и развесил их вблизи огня на толстых и лохматых крапивных нитях. Пламя трещало, выбрасывая снопы искр, от близкого жара мясо, крутясь на нитках, запекалось, издавая благоухание, яранга наполнялась теплом… И людьми, пришедшими сюда после наступления темноты.