Воин огня

Наевшись так, что даже мама осталась довольна, Ичивари прошел к гостевым комнатам и замер, с сомнением глядя то на одну дверь, то на вторую. Утери он знал давно и хорошо. Четыре зимы назад – так вовсе считал едва ли не братом. Иногда, правда, ревновал к деду и даже злился: бывают же такие люди, которым в жизни дано все! Лучший охотник, первый боец, любимец всего университета, а для детворы почти божество – младшие его обожали даже больше, чем деда Магура… Потом знак огня начал свое грязное дело, постепенно подтачивая и уродуя душу. Щедрость сделалась показной, веселость превратилась в насмешливость, от доброты мало что уцелело – будущий ранвари перестал замечать беды окружающих. Зато стал сам каждому, в глаза и прямо, повторять: он лучший и несравненный, избранный. Любимое слово учеников Ашрига… За зиму от уважения столичных жителей остались одни угольки страха и обид. «Воин огня владеет силой, но не владеет собой» – так сказал однажды дед, и в голосе его звучала боль.

Рука толкнула левую дверь. Ощутив в собственной душе тот же мучительный и темный огонь нескончаемой злобы, по-иному видишь чужое перерождение. И чувствуешь вину: тебя спасли, тебе сама Плачущая указала путь, а ему – нет… Для Утери она уронила черную мертвую Слезу незадолго до обряда разделения души.

Дверь открылась почти без звука, но сидящая возле кровати травница обернулась, подалась вперед – то ли понадеялась на помощь, то ли собралась защищать умирающего от обвинений и упреков, ничуть не способствующих выздоровлению. По лицу не понять – мертвое оно, серое, утомленное. В глазах лихорадочно блестит отчаяние… Ичивари нахмурился. Он никогда не видел эту женщину рядом с Утери и все же сомневался, что она переживала бы так из-за чужого человека… Сын вождя знал, что травницу зовут Лаура, в столицу ее привез дед три года назад, потому что она, хоть и бледная по рождению, хорошо разбирается в лечении: еще бы, ее маленькой удочерила старая знахарка племени шаори, входящего в народ макерга. Еще он знал, что у Лауры есть сын, полукровка. Которого, само собой, сплетни причисляют к родным детям вождя: ведь дед Магур помогает его матери, наверняка не без повода.

– Что тебе? – Травница поняла, что помощи ждать не приходится, и теперь в голосе обозначилась упрямая злость. – Зачем явился?

– Как он?

Голос предательски дрогнул, травница это уловила и чуть успокоилась: не со злом пришел. Указала на свободный табурет и отвернулась к больному.

– Плохо. Как может себя чувствовать человек, попавший в самую сердцевину пожара? – Лаура немного помолчала и добавила чуть не со слезами: – Он в сознании. Хочешь что-то важное сказать – говори и уходи.

Ичивари медленно, шаг за шагом, продвинулся к кровати. Каждый шаг позволял увидеть чуть больше и вызывал новый спазм боли: он сам стал бы таким же очень скоро. Так же платил бы за право владеть огнем, который не желает подчиняться ни ученикам, ни самому наставнику и готов мстить при первой возможности… Выглядел Утери ужасно. Он лежал на животе, лицо повернуто к окну – видимо, та щека пострадала чуть меньше. Голова, шея, спина, плечи, руки – по виду сплошной ожог, и трудно понять, насколько все плохо. Бугристая, мокнущая, вздувшаяся кожа покрыта мазями и маслами, примочками, листьями, кашицей из трав и коры… Ичивари обошел кровать и опустился на колени у изголовья, заглядывая в лицо. Один глаз оказался закрыт примочкой, второй – блеклый, с жутковатым, сплошь багровым белком и сгоревшими ресницами, оставался открыт и даже смотрел вполне осмысленно. Обычный глаз, карий, без рыжины и бликов огненного безумия, только боль сократила зрачок до размеров едва различимой точки.

– Утери, это ты, – через силу улыбнулся Ичивари. – Огонь ушел, ты меня узнаешь?

Голое обожженное веко согласно дрогнуло. Сын вождя заторопился договорить, пока его слышат и понимают и пока застывшая комом в горле жалость не задушила голос:

– Ты потерпи, вот увидишь, все обойдется. Я тебе такого лекаря добуду – лучше не бывает! Помнишь старые истории? Когда у нас были мавиви, они умели кожу совсем из ничего восстановить. Значит, и теперь можно постараться.

Умирающий попытался что-то сказать, губы дрогнули, намечая рисунок слова без звука. Ичивари нахмурился, пытаясь угадать вопрос:

– Джанори? Жив, даже почти здоров. Я сейчас пойду к нему. И скажу, что ты о нем спрашивал. И что ты рад, конечно.

– Уходи, довольно его изводить, – строго велела Лаура и с чувством добавила несколько слов на малознакомом наречии бледных.

– Не ругайся, уже ухожу, – согласился Ичивари.