Он посмотрел туда, где нашел кинжал. Пригляделся получше. Там, где лежал кинжал, не было ни щепки. На полу веранды тоже. Он опустился на колени, пошарил вокруг.
– Что ты нашел? – спросила Чиизаи.
– Я не уверен. – Он встал, держа находку в руке. Это был лоскуток шелка, оторванный от рубахи, которую он дал Офейе. Похоже, на нем была кровь. Он перевернул его. Сначала он ничего не понял. Потом осознал – это был знак, или, точнее, пиктограмма. Он знал, что такие используют кубару, но не знал значения.
– Быстро, – сказал он ей, – попроси Ллоуэна прислать мне кубару. Того, которого он посылал за мной на пирс Трех Бочек.
Через мгновение она вернулась вместе с кубару. Тот растерянно стоял на пороге, даже когда Чиизаи знаком велела ему входить. Он не сделал бы и шага без повеления Мойши.
Когда наконец он подошел к штурману, Мойши увидел, что кубару не на шутку встревожен.
– Я в великой печали, сан, – сказал кубару. – В великой скорби.
– Благодарю тебя, – склонил голову Мойши. – Я в большом долгу перед тобой. – Он показал ему запятнанный кровью лоскуток шелка. – Может, ты еще раз мне поможешь?
– Вам стоит только сказать.
– Растолкуй, что это значит. – Мойши протянул ему клочок шелка.
Кубару взял лоскуток с такой осторожностью, словно это было бесценное дутое стекло.
– Это ведь знак кубару, разве не так?
– Да, – кивнул кубару, – он означает «дом». Когда кубару ушел, Мойши сказал Чиизаи:
– Дом. Офейя оставила этот знак для меня. Умная женщина. Хелльстурм увез ее назад в Коррунью. Туда я и отправлюсь.
– Но не один, – сказала Чиизаи.
– Придется, – ответил он. – Эрант не может ехать со мной.
– Я не о регенте.
– О, нет, – сказал он. – Ты остаешься с ним. Здесь, в Шаангсее, как приказал твой отец.
– Разве Эрант не сказал тебе, что я привезла письмо от ДайСана? – На мгновение тень улыбки скользнула по ее губам, и из недр шелкового платья она извлекла маленький металлический цилиндрик и протянула ему.
Он с подозрением взял его. В нем было письмо. Рука ДайСана.
Мойши поднял взгляд, но она лишь покачала головой.
– Я знаю о содержании письма куда меньше, чем ты.
Он был уверен, что она говорит неправду, но понимал, что у нее есть на то основания. В конце концов, это не его дело. Если она намерена ехать, то пусть едет, покуда знает свое место и не мешает ему.
Она улыбнулась.
– Я знаю, о чем ты думаешь.
– Да? И о чем же?
Умело, одним лишь движением рук, она распахнула платье, оно соскользнуло с плеч и упало к ее ногам.
– Видишь, – сказала она, – я могу быть полезной. Мойши уставился на нее.
Под платьем на ней была замысловато украшенная кираса из вороненого металла, выложенного золотыми нитями, и черные обтягивающие брюки из мягкой кожи. Тонкий пояс, усыпанный белыми и розовыми нефритами, охватывал ее талию, а на нем висели два традиционных буджунских меча – катана и более длинная дайкатана.
Она мягко и ласково рассмеялась, увидев выражение его лица.
«Я должен был бы понять, – думал Мойши. – Все намеки были у меня перед глазами».
Трещали ванты и скрипели реи, далузийская джонка летела по волнам. Команда была профессиональной, и они быстро привыкли к Мойши. Он говорил на их языке и знал, что случилось с Офейей. Она исчезла, и они боялись, что она может погибнуть.
– Итак, мы возвращаемся домой, – сказал Армазон, боцман. Это был плотный мужчина с густой копной седых волос и изборожденным морщинами обветренным лицом. Ветер, солнце и морская соль выдубили его кожу. У него были яркосиние глаза, живые и умные, но случайный наблюдатель вряд ли бы сумел проникнуть в их глубину. – Мне с самого начала это плавание не нравилось. Я просил Офейю какнибудь попытаться договориться с этим гадом.
– С Хелльстурмом? – спросил Мойши. Армазон кивнул. В лицо ему плеснуло водой, когда джонка нырнула на волне.