Воин Сидона

Камес сказал, что очень боится возвращаться в Нубию. Он даже не осмелится сойти на берег, пока мы будем там плыть. Но поскольку я поклялся, что останусь в Нубии до тех пор, пока не найду Фалькату, то он пошлет мне помощь из дома своего отца в Уасете.

Принц Насахма пообещал помочь мне всем, чем только может, если боги выберут его, чтобы носить корону; и Сахусет сказал, что будет помогать мне до тех пор, пока я буду оставаться на корабле — он будет искать мой меч при помощи магии и расскажет мне все, что сумеет узнать.

На это Чаниу сказал, сегодня ночью он будет смотреть на звезды и обязательно расскажет мне, если что-нибудь узнает.

Тотмактеф пообещал поговорить с жрецами храма Тота в Напате (где живет царь Нубии), описать меня и то, что я ищу, и попросить их помочь мне. Когда он подготовится, то передаст мне великое благославление этого бога, который, как он говорит, помогает мне писать в свитке. Таким образом я записываю то, что иначе бы забыл. Он сделает это после полдневной трапезы.

При этих словах его ручной павиан зашевелился и посмотрел на меня таким долгим и пронзительным взглядом, что в конце концов я отвел глаза. Я верил, что обычное животное никогда не сможет так посмотреть на меня. Теперь я знаю лучше.

(Меня очень удивляет, что никто никогда не говорит об этом павиане и не обращает на него никакого внимания, хотя он очень большой и, наверняка, был бы очень опасным, если бы впал в ярость. Моряки его не дразнят, Тотмактеф не бьет, и женщины совершенно не боятся его. Никто даже не кормит его, и я тоже не обращаю на него внимания, как и все остальные.)

Жена Тотмактефа пообещала, что ради меня поговорит с людьми ее племени. Они часто приходят в города, сказала она, чтобы торговать на рынке. Она расскажет им обо мне и попросит найти Фалькату.

Я должен понимать, сказала Нехт-нефрет, что ее и Мит-сер'у необходимо вернуть в храм Хатхор в Саисе. Капитан с этим согласился. Их не было много месяцев — намного больше, чем требует обычное путешествие по Великой Реке. При этих словах Мит-сер'у сжала мою руку и заплакала; но я знаю, она чувствует то же самое, что и Нехт-нефрет — она сказал это мне перед тем, как мы встретились с остальными. Обе пообещали, что будут помогать мне до тех пор, пока они со мной и обе надеются (Мит-сер'у очень горячо), что я найду меч перед тем, как корабль достигнет границы их страны, которая лежит (как говорит наш капитан) к северу от первого порога.

Мои солдаты обещали помочь в поисках Фалькаты, пока мы находимся на корабле. Они сказали, что знакомы с ней и узнают ее с первого взгляда. Багину говорил за себя, потому что он остался единственным солдатом из Парса, Аахмес — за всех пятерых из народа Мит-сер'у.

Точно так же Азибалль говорил от имени всех моряков. Они тоже будут искать, и их (как он сказал) больше всего на корабле. Я больше верю моим шестерым солдатам, но моряки, надеюсь, докажут, что я ошибался.

Я ПОЛУЧИЛ великое благославление от бога Тотмактефа. Мы пели и очень много молились — эти молитвы я не смог бы записать здесь, даже если бы собирался совершить настолько безрассудно смелый поступок.

Пока наш корабль стоял на якоре, он и я отправились на лодке в камыши. Эти болота очень опасны, там охотятся речные лошади, змеи и крокодилы. Я думал, что мы останемся в лодке, но нет, мы спрыгнули в реку и пошли вброд; вода доходила нам до колен. Тотмактеф объяснил, что мой свиток сделан из таких же камышей, и пишу я тоже камышовой палочкой. Мои чернила черные, как их пепел, и хорошо липнут к папирусу, потому что содержат их кровь. Те мертвые, в которых боги Кемета не находят пороков, оказываются на Камышовых Полях и ждут новой жизни.

Пока Тотмактеф говорил все это, я заметил, что его павиан последовал за нами, или, возможно, его принесла прекрасноволосая охотница, которая держала его за лапу, пока они шли по верхушкам густых камышей. Она улыбнулась мне и вскоре исчезла, хотя мое сердце страстно устремилось к ней. Теперь, когда обряд закончен, я помню ее лучше, чем любую часть обряда, ее гибкую фигуру, высокие скулы и смеющиеся голубые глаза. Одна ее грудь была обнажена. Платье[5] закрывало вторую, если эта вторая вообще была. Из бока она вынула стрелу, окрасившую платье ее собственной кровью. Промыв наконечник стрелы водой, она высушила ее и положила в свой колчан.

ЭТОЙ ночью я просыпался дважды. Я очень хотел написать об этих пробуждениях, но не мог, потому что у меня нет лампы. Сейчас я вижу ладью, везущую солнце. Павиан (тот самый, которого принесла женщина, о которой я писал, когда в последний раз разворачивал свиток) гребет, сидя на носу.

Первый раз меня разбудил Чаниу. Он сказал мне свое имя, потому что боялся, что я позабыл его пока спал. — Я внимательно смотрел на звезды, пытаясь определить твой путь, — сказал он, — и они говорят о войнах и длинных, полных опасностях путешествиях. Многие годы ты будешь ходить по кругу, следуя по дороге, оставленной твоими собственными ногами.

Я спросил, найду ли я Фалькату, и если найду, когда и где.