Воин Скорпиона

— Я в вечном долгу перед тобой, Лила — за твою доброту ко мне и моим друзьям. Теперь я должен отыскать Умгара Стро и, если понадобится, убить его. Делая это, я, как мне думается, оказываю услугу и тебе, Лила. Поэтому не трогай Тельду и не препятствуй мне. Я знаю цену дружбе… и не желаю, чтобы ты узнала цену моей вражды.

Вся эта речь прозвучала донельзя напыщенно, но она произвела должное впечатление.

Словно приняв какое-то решение, царица кивнула, и её поза стала чуть менее напряженной. Фигура у неё была хороша, разве что чуточку худощава, но это лишь прибавляло царственности её осанке.

Она положила ладонь на грудь, напротив сердца, и прижала её. И я отчетливо увидел, как гигантский бриллиант, переливающийся и сверкающий в пламени светильников, врезался ей в тело.

Но охнула она от боли подымающейся с психических и душевных глубин совершенно неведомых её телу.

— Отлично, Дрей Прескот. Отомсти Умгару Стро. Я не забуду. И буду ждать твоего возвращения. А потом мы опять поговорим, ибо я искренне желаю того, о чем сказала тебе.

— Я уверен в этом.

— Что же касается вас, госпожа Тельда… то я бы посоветовала вам выражаться поосмотрительней. Вы меня понимаете?

Прежде чем Тельда, у которой при этих словах вскипела кровь, успела ответить, я так стиснул ей руку, что она вздрогнула. А затем поспешно выволок её прочь.

Лила, высокая и великолепная, смотрела мне вслед. Драгоценные камни на её платье горели и переливались в пламени светильников.

— Желаю тебе всего хорошего, Дрей Прескотт! — крикнула она прощаясь. — Рембери!

— Рембери, Лила! — откликнулся я.

Когда мы очутились за дверью, Тельда вырвала руку и сплюнула.

— Крамфиха! Глаза бы ей выцарапала!

И тут я негромко рассмеялся, хотя и, признаться, не без некоторого смущения.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ Я приземляюсь на башню Умгара Стро

Наконец-то стала явью картина темной ночи и бьющего в лицо ветра, что возникла у меня перед глазами в благоухающей гостиной дворца Лилы.

Близнецы, две вечно вращающиеся вокруг друг друга меньшие луны Крегена ещё не появились над горизонтом, а дева-с-множеством-улыбок только начала свой путь за западную грань мира. В её меркнущем свете мы смотрели вниз, на спящий город, вонзивший в небо свои сторожевые башни. В них несли свою долгую стражу не знающие сна воины — но лишь сочившееся из бойниц слабое свечение фонарей говорило о наличии там жизни.

Мы летели над кварталами ремесленников, где в домах с глухими внешними стенами и внутренними двориками, напоминающими перистили древнего Рима, спал рабочий люд. Все длинные переулки между этими домами лежали под звездами безмолвные и пустынные. Там, внизу, остывали, покрываясь серой золой, горны, безмолвствовали молоты, стихли раздуваемые рабами меха. Бронза, медь и железо для орудий труда и оружия войны, серебро, золото и натий для дешевых побрякушек и произведений искусства — все тихо лежало на стеллажах, дожидаясь утра и возобновления работ. Царица покровительствовала ремеслам, и они процветали, вопреки разрушительным приливам варварства.

Дальше лежали кварталы кожемяк, гончаров и стекольщиков. Большие города не могут существовать, будучи лишь комплексом дворцов, вилл, улиц и храмов. Им необходимы те, кто обеспечивает их. С первыми лучами Генодраса ворота откроются, и в город устремятся телеги селян, влекомые осликами или калсаниями. Селяне, вечно страшащиеся набегов варваров, будут въезжать или входить пешком, едва волоча ноги, а на концах длинных гибких туффовых шестов, лежащих у них на плечах, будут болтаться тяжелые вьюки. Толкаясь и споря, они будут делить места на крытых рынках, где можно повыгоднее продать свой товар. Но сейчас город спал — не спали только стражи на башнях и стенах. Утром он пробудится для нового дня и новой жизни и возблагодарит своих все ещё уцелевших языческих богинь.

Я гадал, а доживем ли мы до рассвета, чтобы приветствовать это утро?

Впрочем, я опасался больше за Сега, нежели за себя.

Хуан предоставил нам корхов, отпустив изрядную толику самых язвительных сарказмов в адрес Ната-корховода. Это были послушные и крепкие звери. Их могучие крылья ритмично рассекали воздух, и мы покачивались в ночном воздухе вверх-вниз. Это мерное покачивание не столько убаюкивало, сколько успокаивало. Вышколили их на славу — как и следует дрессировать любую тварь, на которой предстоит летать человеку. И мы не сомневались — они выполнят любую команду, какую им подадут.

Хотя эти твари, как я уже говорил, могут нести двоих, мы все же взяли запасного корха. Длинный повод, на котором он был привязан, я прикрепил к своему седлу. Тепло одетые в шелка и меха, мы лежали, полураспростершись, у самого основания головы и вытянув ноги вперед — только в такой позе всадник не рискует получить удар крылом от собственной птицы. Любая летучая тварь, которую человек хочет использовать в качестве верхового животного, обязательно должна обладать длинной и сильной шеей. Лететь верхом на птице с телом как, скажем, у сокола или ястреба, было бы трудно, если не невозможно.