Война

Этот нежный пучок белоснежных гвоздик
Мне напомнил о счастьи разбитом…
Я с трудом заглушал сердца горестный крик,
Терпким ядом разлуки облитый…

Пусть тебе он напомнит о радостных днях

Наших первых и нежных свиданий…
О счастливых, далеких, ушедших часах
Лучезарных, как сон, ожиданий…

Этим стихотворением он заполнил открытку с гвоздиками.

Другое он приготовил к отправке на следующий день:

Я сегодня весь день вспоминаю с тоскою
Тихий вечер, тебя и рояль у окна…
Ты аккорды элегии нежной рукою
В мое сердце впервые влила…

Я люблю эти звуки осенней печали,

Их глубокую скорбь по ушедшей весне;
Их тоску по мечте, по неведомой дали,
По всему, что бывает лишь в сладостном сне…

Я нашел свою душу в аккордах мятежных

И тщету светозарных порывов моих;
Я в них повесть нашел о страданьях безбрежных,
И о многом, чего не расскажет мой стих…

Здорово завинтил! Чего не сделаешь для хорошего человека! А главное — чтоб заказчик был доволен.

А вот Харбин. Кажется, совсем недавно я проезжал мимо по дороге в Никольск! Мелькали город за городом, станция за станцией. А теперь все опять, только в обратную сторону. Как будто пьяный механик пустил ленту не с того конца.

Солдаты, высунувшись, смотрят на высокие здания домов, на куполы церквей и хором орут:

— А церквей-то, церквей, ах, твою… А б… то, боже мой!.

Эту коллективную полковую остроту, пущенную с чьей-то легкой руки, сделали обязательной и, приближаясь к какому-нибудь городу, неукоснительно повторяли.

Насколько Былин весел и радостен, настолько Тюрин печален и угрюм. Он целыми днями сидит или лежит в своем углу, благо его оставили в покое. Только Былин беззлобно его задевает и тормошит, не давая ему, как он объясняет, «с тоски удавиться».

— Тюрин, а Тюрин! Да тебе я, пузатая кобыла, говорю или нет? Тюрин!. Да отвечай же!

— Ну, чего тебе?

— Знаешь ты, куда едешь? А? На войну! Воевать будешь. Ружейный прием помнишь? На руку! Коли! Раз-два! Прямо в пузо немцу! Потом другого, третьего! Крест получишь — домой героем приедешь!

Взводный отзывается:

— Эта баба пока повернется, сама на штык напорется, вся вода из него вытечет. Сразу худой станет!

Родин относится к событиям спокойней:

— Зря катаемся. Пока доедем, война кончится. Погуляем и обратно поедем. А в военное время день за два считается, — приедем, а там и домой! Вот и вся война! Спасибо немцам!

Кто-то отвечает:

— Таким дуракам, как ты, — всегда первая пуля… Домой! Вот дурак!..

— А што думаешь? Разве немец противу нас может долго устоять? Наших понапрут, откуда хочешь. С России, с Дальнего Востока, с Сибири, с Туркестану, с Кавказу…

— Ну да, ты скажешь, с Кавказу! А турки хрен собачий? Еще туды подмогу посылать надо.

— Зачем посылать? Турок флотом угробить можно…

— Не, брат, Россию никто победить не может!

На больших перегонах Былин возмущается:

— Що це за вагоны, до витру нимае куда сбегать. Жди, пока вин встанэ… А мени, може, зараз треба!

— Зараз… чушка полтавская! Натрескается сала, аж выпирает, а потом, как пушка, бухает…

Мы приближаемся к огромному селу. Нет, это городок! Солдаты у окон и дверей. Опять старая острота с незначительной вариацией:

— А церковь-то одна только…

Заблестела река. Это Баляга или Макырта. Мы подъезжаем к Петровскому заводу, Верхнеудинского округа, Забайкальской области. Сюда были сосланы некоторые декабристы, и жители показывают на горе в лесу их могилы. Покосившиеся и позеленевшие, покрытые мхом камни со стершимися от времени надписями…

На всех путях длинные составы, наполненные солдатами. На дороге образовалась значительная пробка. Сотни эшелонов сбились на ближайших станциях. Мы простоим здесь три дня. Благо торопиться некуда…

Так ехали мы уже много дней и много ночей.

Наконец, засинел Байкал.

Едем вдоль берега. Поезд влетает в длинные, темные туннели и вновь вылетает на солнечный простор Байкала.

Огромное озеро, точно море, без берегов, и, точно на море, синие волны с белыми гребешками, и над волнами детский плач белых чаек.

Многие окончательно загрустили в ожидании свидания с родными. Теперь почти на каждой большой станции, когда подходил эшелон, стояли толпы крестьян и ожидали своих сыновей.