Война

— А, ты вот о чем! Километрах в трех отсюда.

— Ну тогда уже вблизи была бы слышна стрельба.

— Ах, вы, значит, считаете, что стрельба не утихает ни на минуту? Нет, там и стрелять не по чему! — засмеялся я.

Он недоверчиво поглядел на меня.

— Истинный бог! Вы там ничего не увидите перед собой кроме луга — светлого, когда сияет солнце, и зеленого, когда идет дождь. Там стоят в дозоре, подметают траншею и строят блиндажи. А днем пролетают четыре снаряда, точно в одиннадцать часов, и всегда ложатся в одно и то же место.

У Кайзера был растерянный вид. Меня так и подмывало разыгрывать его еще и еще.

— Брось! — сказал Цише и потянул меня за собой. — Что с тобой стряслось? — спросил он. — Ты же всегда был добрым малым.

V

Конечно, лейтенант Фабиан был не таким командиром, как Эгер. Он повсюду бегал, вникал во все мелочи и вскоре снова стал здоровым и толстым, как прежде. Он охотно пил вино и шнапс, а вообще жил с нами весьма по-простецки.

Однажды ночью стена блиндажа обрушилась прямо на него. Он выполз из-под завала, вытянул оттуда свое одеяло и, не сказав никому ни слова, улегся в траншейную нишу, прикрытую сверху от дождя гофрированным железом, но открытую со стороны траншеи. Утром денщик принес ему кофе, увидел засыпанный блиндаж и ну стараться — вместе с ординарцем откалывать лейтенанта.

Кончилось тем, что они обнаружили его в нише, — он лежал и безмятежно позевывал.

— Где велите строить новый блиндаж, господин лейтенант? — спросил ординарец.

— Он у меня уже есть, — лениво отвечал Фабиан.

Эту историю рассказывали и пересказывали в роте каждый день. Людям она пришлась по душе. Только они воспринимали Фабиана слишком уж упрощенно. В нем удивительно сочетались деятельность и медлительность. Ему надо было, чтобы всегда что-то происходило. Но в тылу, в Шайи, не происходило ничего. Тогда он становился грустным и каждый вечер напивался.

Я тоже не любил однообразно текущих дней. В квартирах было тесно и сквозило. Всюду валялись ранцы и сапоги. Маленький стол служил всем и для мытья, и для еды, и для игры в карты. Захоти я почитать, пришлось бы сидеть на полу на своем ложе. Но читать было нечего. Цише и Зейдель были туповаты. С Кайзером мне уже давно не о чем было говорить. Он хотел стать теологом. Но когда я его о чем-либо спрашивал, он всегда говорил: «Я этого еще не знаю».

О боге я не думал. В лучшем случае говорил себе: может, он и существует, но что мы знаем об этом?

В церкви Шайи часто бывали богослужения. Проповеди пастор всегда читал плохо. Он неизменно ставил два или три вопроса. Я их все терпеть не мог. Но один вопрос приводил меня в неистовую ярость. Почему бог допустил войну? Однажды я очень внимательно прослушал его — хотелось знать, как он ответит на этот вопрос. Но проповедь закончилась, а я так и не услышал ответа, — были только слова.

По возвращении из церкви мне необходимо было не меньше двух часов, чтобы поостыть и прийти в себя. Не обращая внимания на Зейделя, я бранился. Тогда он пытался урезонивать меня.

— Да ты и сам ни во что не веришь! — кричал я.

— Это мне неизвестно.

— Зачем же нас вынуждают слушать все это? Если, кроме как ставить дурацкие вопросы, им нечего сказать!

От Кайзера я скрывал свои настроения, потому что он верил и, как мне казалось, верил искренне.

Между тем повседневная жизнь шла своим чередом: чистка сапог, рытье окопов, стояние в очередях за почтой. И хоть бы один нашелся, с кем бы можно было отвести душу!

VI

Два-три дня подмораживало, потом снова потеплело. Солнце освещало одну стену нашего мелового окопа. Я пристроился на солнышке и брился остатками кофе — воды в окопе не было.

Чуть поодаль, на бруствере, Зейдель поджаривал на небольшом костерке ломтики хлеба, насадив их на штык. Он всегда занимался этим перед заходом солнца, потому что в эти часы командиры к нам не наведывались — разве что взводный, а у него костер горел ярче нашего, так что он помалкивал.

— Что было в твоей посылке? — спросил Зейдель.

— Сигареты и колбаса.

— Мне что-нибудь перепадет?

Прибежал взводный связной:

— Всем приготовиться! Командирам отделений к господину фельдфебелю!

— Что случилось?

— Не знаю!

— Может быть, война кончилась? — усмехнулся Зейдель.

Я не ответил и стал вытирать лицо.

Наш командир отделения вернулся от взводного. На нас он старался не смотреть:

— Этой ночью мы должны занять флеши. Когда смеркнется, нас сменит подтянувшаяся сюда рота. — Ренн, ступайте в блиндаж командира роты, получите там индивидуальные пакеты!

Перед блиндажом складывали походное снаряжение.

Где они могут находиться — эти флеши?

Лейтенант Фабиан стоял перед своим блиндажом и толковал о чем-то с телефонистами.

— Господин лейтенант, санитарный блиндаж там есть? — спросил унтер-офицер санитарной службы.

— Это мы увидим на месте… Эше, вы доложили в батальоне о положении с кухнями?

— Так точно, господин лейтенант. Батальон оставит кухни в Шайи, а затем сообщит им по телефону, куда они должны продвинуться.

— За индивидуальными пакетами явились? — крикнул унтер-офицер санитарной службы.

— Первое отделение первого взвода здесь! — выкрикнул я.

— Сколько вас человек?