Война 1812 года в рублях, предательствах, скандалах

«Весьма хорошо и полезно было бы удерживать Смоленск; но сей предмет не должен, однако же, нас удерживать от важнейших предметов: то есть сохранения армии и продолжения войны».

Сказано не очень складно, но весьма верно. Однако, похоже, смысл слов Михаила Богдановича уже давно не интересовал князя Багратиона. Он уже вел с военным министром войну на полное уничтожение, не понимая, что ненависть – это сила бессилия.

К сожалению, общие офицерские симпатии были на стороне князя Багратиона.

...

Историк С. П. Мельгунов:

«Багратион был, несомненно, хорошим боевым генералом, человеком большого энтузиазма и личного геройства. Быть может, все это хорошие качества для полководца – но не при тех условиях и не в тот момент, в каких находилась Россия в начале кампании 1812 года. Отличаясь „умом тонким и гибким“, по отзыву Ермолова, Багратион, к сожалению, не проявил этих качеств в отношении к Барклаю. Быть может, причиной этого и было отсутствие образования. Слишком непосредственно отдаваясь своим чувствам и не вдумываясь в положение вещей, Багратион был один из самых горячих противников Барклая. Но для него есть одно оправдание – по-видимому, он был искренен в своих суждениях <…>

Наивность и искренность, в которые Багратион облекал свои выступления против Барклая, служат оправданием для личности Багратиона <…> Но если личные его подвиги давали высокие примеры бесстрашия и мужества, то бестактные поступки против Барклая не могли не иметь деморализующего влияния. А между тем именно Багратион при своем влиянии в армии мог быть лучшей опорой Барклая. Барклай ценил достоинство Багратиона, щадил его самолюбие <…> Однако поведение Багратиона способно было вывести из терпения и всегда спокойного Барклая. Если верить рассказам очевидцев, в армии происходили бесподобные сцены: дело доходило до того, что главнокомандующие в присутствии подчиненных „ругали в буквальном смысле“ один другого <…> Можно ли в таких условиях говорить о какой-либо солидарности в действиях, являвшейся одним из главных залогов успеха».

* * *

А тем временем эпицентр военных действий утром 7 (19) августа переместился в сторону Соловьевой переправы через Днепр, что находилась в сорока верстах на востоке от Смоленска.

Еще накануне, как мы уже говорили, на вестфальский корпус генерала Жюно была возложена важная задача: он должен был скрытно навести мост через Днепр у деревни Прудищево, обойти Смоленск с юго-востока, выйти на Московскую дорогу и отрезать русские войска, которые могли еще находиться между Смоленском и деревней Лубино.

Принято считать, что Жюно представился отличный шанс окружить русских и отличиться в глазах Наполеона, который послал герцогу д’Абрантес приказ действовать с должной энергией.

– Барклай сошел с ума, – говорил император. – Его арьергард будет взят нами, если только Жюно ударит на него.

Наведение понтонных мостов у Прудищева не стало, однако, неожиданностью для русских, так как об этом вовремя донес один вестфальский дезертир. При этом кавалерия маршала Мюрата не нападала на русский арьергард, да и корпус маршала Даву также простоял весь день в бездействии. Все якобы ждали переправы Жюно. Жюно же, перейдя через Днепр, остановился в нерешительности у деревни Тебеньково и не двигался вперед.

Это одна версия бездействия французов. Есть и другая, высказанная генералом М. И. Богдановичем:

«Неприятель не мог знать в точности, в каком положении тогда находилась наша армия, и поэтому оставался в бездействии».