Война

Капитан отдал майору документы, оружие и снаряжение задержанного, а Миша, потрясенный всем происшедшим, беспомощно, с невыносимым стыдом посмотрел в сторону девушек и сел, как ему было велено, на переднее сиденье эмки рядом с шофером. Только и сказал, чтоб услышали Валя и Женя:

— Товарищ майор, этот капитан сумасшедший или… — Он не успел найти еще какое-то злое слово, как машина рванулась с места.

По дороге младший политрук Иванюта, несколько поостыв, повернувшись к майору и умоляюще глядя в его тощее и веснушчатое лицо, рассказал, как и зачем появился в Смоленске, почему на нем новое обмундирование, объяснил также, что с девушками, которые сейчас были свидетелями его позорного задержания, он дружил еще до войны, когда был курсантом.

— Назови фамилию начальника училища, — потребовал майор, изучая тем временем взятый в полевой сумке блокнот Миши.

— Полковой комиссар Большаков! — с готовностью ответил Иванюта и заодно торопливо назвал фамилии других начальников — политотдела, учебной части, боепитания, перечислил знакомых командиров и преподавателей…

— Стишками балуешься? — ухмыльнулся майор, наткнувшись в блокноте на стихи, сочиненные Мишей сегодня утром, когда он на полустанке ждал Колодяжного, искавшего бензин и солярку.

И тут Мишу осенило:

— Товарищ майор! Заедем на минутку в газету «Рабочий путь»! Там меня знают два всем известных Николая — поэты Грибачев и Рыленков!.. Вот увидите, что я свой!

Ссылка на местных поэтов наклонила чашу весов в пользу Миши.

— Я же печатался в «Рабочем пути»! — Миша почувствовал колебания майора. — Последний мой рассказ в этом году был, кажется, в январе! Назывался «Валя»!

— Это не про девушку, которая поехала к бойцу в госпиталь, узнав, что его сильно покалечило?

— Точно! На финском фронте хлопец потерял обе руки!

— Дерьмовенький рассказ. — Майор снисходительно заулыбался. — Сопли-вопли! Ни характера парня, ни натуры девушки.

— А Грибачев хвалил на литкружке! — соврал Миша от отчаяния. — Очень даже похожа девушка на настоящую Валю. Это одна из тех двух, что сейчас стояли…

— Серьезно? — заинтересовался майор. — Какая же?

— Та, что менее красивая. Я когда-то ухаживал за ней.

— Почему ж красивую не выбрал?

— Не по зубам. — Миша искренне вздохнул. — У нее старший лейтенант был из артучилища.

Машина сбавила ход и повернула к открытым воротам, перед которыми был опущен полосатый шлагбаум. Усатый часовой, стоявший у вереи, торопливо поднял шлагбаум и пропустил машину во двор — просторный, зеленый. В углу двора, в тени стены обрушенного бомбой соседнего дома, сидело на бревнах десятка два-три мужчин разного возраста — военных и гражданских, тоже, видимо, задержанных на улицах города.

— Мы на гауптвахту приехали? — уныло спросил Иванюта.

— Все тут — комендатура, гауптвахта, сборный пункт, — ответил майор, первым выходя из машины.

— Товарищ майор, — Миша придал своему голосу жалостливый тон, — зачем же меня с таким позором: без ремня, будто я преступник…

— Ладно, надевай свою амуницию. — Майор кинул ему на колени снаряжение вместе с полевой сумкой и кобурой с наганом. — И документы держи… Верю! Но все-таки позвоню в «Рабочий путь». Смотри, если что…

Миша проворно надел ремни и вместе с майором направился в двухэтажное каменное здание. Миновали лестничную клетку и прошли в коридор, мимо часового, отдавшего майору честь: «по-ефрейторски на караул». Миша увидел по одну сторону коридора длинную шеренгу дверей, а в конце — окно с железной решеткой.

— Обожди тут, — приказал майор и, пройдя по коридору, исчез в каком-то кабинете.

Время тянулось томительно медленно. Миша успел перечитать на стене все инструкции по гарнизонной службе, изучить разные плакаты, прошагать много раз от часового у дверей до окна с решеткой, а майор все не появлялся. Стала беспокоить мысль: «Вдруг ни Грибачева, ни Рыленкова нет в Смоленске? А если есть, то как они могут подтвердить по телефону, что я именно и есть тот самый литкружковец Иванюта?»

Проходя вновь к дальнему окну, Миша столкнулся с вышедшим из крайнего кабинета щуплым военным в пилотке, хлопчатобумажной гимнастерке, подпоясанной брезентовым ремнем; на рукавах — звезды политработника, а в петлицах — по две шпалы.

«Батальонный комиссар из призванных», — отметил про себя Миша и небрежно сделал шаг в сторону: он скептически относился к некадровым военным.

Батальонный комиссар задержался в открытых дверях и кому-то сказал в комнату:

— Не поверю, что военинженер Кучилов не дал о себе знать в комендатуру!..

«Вместо майора вписывай фамилию военинженера Кучилова!» — вдруг вспомнилась Мише фраза, сказанная ему сегодня утром старшим лейтенантом Колодяжным: это для того, чтоб он, Миша, заполнил чистый бланк ордера на арест несговорчивого начальника склада ГСМ.

— Еще раз посмотрите, может, где отмечено, кто и когда разыскивал штаб шестнадцатой армии! — продолжал с порога батальонный комиссар. — Запомните фамилию: Кучи-лов!.. От слова «куча»! — И он, хлопнув, дверью, зашагал к выходу.

— Товарищ батальонный комиссар, минуточку! — окликнул его Миша, еще не зная, что сейчас скажет.