Война

Некоторое время стояли растерянные, недоумевающие. Из ближайших домов стали выходить разбуженные криками люди.

Никто не мог ничего объяснить.

В комплекте эмки было лишь одно запасное колесо. Клеить три остальных было нечем, да и потребовалось бы для этого немало времени.

Полковник Карпухин вопросительно посмотрел на генерала. Чумаков в ответ пожал плечами и сказал:

— А позвонить в Крашаны можно? Чтобы прислали какой-нибудь транспорт.

— Можно, — певуче ответила стоявшая в калитке двора полураздетая молодица. — Почта вон за углом. А то и заночевать есть где. Для военных у нас всегда место найдется.

— Так это она и продырявила колеса, чтоб ночевать остались! — с хриплым хохотком заметил топтавшийся рядом приземистый дедок.

Но Федору Ксенофонтовичу было не до шуток. В сердце закрадывалась смутная тревога.

Оставив Манджуру у машины, Чумаков и Карпухин подошли к почте. Под светящимся окном увидели военный мотоцикл с коляской.

— Номер не наш, — с сожалением сказал Карпухин, осмотрев мотоцикл.

Поднявшись на крыльцо, вошли в небольшую комнату, перегороженную фанерной стенкой с тремя окошками; за одним из них сидела перед коммутатором молоденькая телефонистка, она же и телеграфистка. А по эту сторону, у низенького почтового стола, дремал на табуретке майор с черными петлицами инженерных войск. При виде вошедших майор вскочил, принял стойку «смирно» и кивком седеющей головы отдал честь. Его фуражка с черным околышем лежала на столике, рядом с банкой клея и чернильницей.

Лицо майора было коричневое от загара, огрубелое, в нижней половине отяжеленное, нос крупный, чуть нависший над тонкими губами, брови выгоревшие, почти незаметные, а под ними глубоко сидящие настороженные глаза. Может, эти цепкие, мгновенно сбросившие дрему глаза, покрасневшие от усталости, и заставили Федора Ксенофонтовича обратить внимание на майора. После того как полковник Карпухин деловито попросил телефонистку срочно соединить его с Крашанами и назвал позывной военного коммутатора, генерал Чумаков заговорил с майором:

— Садитесь, пожалуйста, товарищ майор… А вас что, служба или личные дела здесь держат?

— Служба, — с готовностью ответил майор и присел на табуретку лишь после того, как генерал и полковник уселись рядом на крашеную скамейку со спинкой.

— Мотоцикл ваш? — включился в разговор Карпухин.

— Мой.

— Что-то я номера такого у нас не помню.

— Мы дорожники фронтового подчинения, — пояснил майор. — Мостами занимаемся.

— Позвольте, что значит «фронтового подчинения»? — удивился Федор Ксенофонтович.

Майор отвел глаза в сторону, будто смутился, потом посмотрел на телефонистку и, понизив голос, ответил:

— Ну, в смысле окружного подчинения… Сами понимаете… Штаб округа в любой час может стать штабом фронта. Время такое.

Федор Ксенофонтович с досадой подумал о том, что майор из дорожного батальона с большей определенностью говорит о близком начале войны, чем говорил командующий округом.

— Вам что-нибудь известно? — спросил он, требовательно глядя на майора.

— Нас предупредили, что надо быть готовыми, — уклончиво ответил майор и посмотрел на наручные часы. — Я жду звонка из Белостока от наших. Там, может, уже что-нибудь известно.

Ни генерал Чумаков, ни полковник Карпухин и в мыслях не могли держать, что перед ними сидел один из множества переодетых немецких диверсантов, заброшенных в приграничные районы. И самое удивительное, что «майор» им почти ничего не врал. Он действительно входил в отряд, который приготовился к диверсиям на дорогах предполагаемого отступления частей Красной Армии как раз в полосе корпуса, который ехал принимать Чумаков. «Майор» действительно ждал звонка из Белостока от своих, ибо до начала войны диверсантам было запрещено вести переговоры по рациям, и, как бы в насмешку над нашей беспечностью, они пока пользовались телефонной связью, взаимопроверяя, как удалась заброска на советскую территорию диверсионных отрядов на разных участках.

— Крашаны!.. Крашаны!.. — монотонно ворковала за перегородкой телефонистка.

«Майор» снова посмотрел на часы и сказал то ли со вздохом облегчения, то ли с досадой:

— Назначенное мне время истекло. Звонка уже не будет. — Затем повернулся к окошку, за которым сидела телефонистка: — Девушка, если ответят Крашаны, спросите, пожалуйста, заодно, есть ли у них связь с Белостоком.

Телефонистка в это время как раз установила связь.

— Крашаны?.. Тамарочка, ты? Не спи, миленькая, дай мне линию для военного начальства. — Она с любопытством повела в окошко красивыми глазами на генерала Чумакова. — Соедини, золотце, с «Черепахой»… Что?! На повреждении?.. А Белосток?.. Ясненько.

Выдернув из гнезд коммутатора шнуры, телефонистка с сожалением посмотрела на военных и, подперев маленьким кулачком нежный подбородок, участливо спросила:

— Что будем делать? «Черепаха» на повреждении, а с Белостоком тоже почему-то связи нет…

— Ну и порядки! — с укоризной произнес Федор Ксенофонтович. — Тут колеса дырявят, там линия не работает…

— Чертовщина какая-то! — сумрачно ответил Карпухин и обратился к телефонистке: — Пожалуйста, продолжайте вызывать «Черепаху».