Война. 1941—1945

Теплыми осенними вечерами старые седобородые евреи здесь вели глубокомысленные беседы. На базары ходили еврейские женщины с кошелками, и взоры их были глубоки и печальны. Молодые красивые девушки в белом цвету среди вишневых деревьев познавали здесь первое горе в своей жизни. Молодые люди, блуждая, искали дорогу к воротам знания. На здешних улицах играли еврейские дети, мальчики и девочки — черные как смоль, светлые, огненно-рыжие, нежные, как цветы Ханаана. Хасиды здесь мечтали некогда о правде, которую можно найти в высокой траве. Вождь хасидов Бал-Шем славословил тут бедность и восхвалял до небес веселье, остроумие.

Здесь родились гневные строфы Бялика и мудрая усмешка Шолом-Алейхема. Тут выросло и воспиталось новое советское поколение евреев. Здесь расцвела новая еврейская советская культура.

Эта земля была для евреев не заезжим двором — родиной. Кто может себе представить украинские и белорусские города и местечки без евреев? Я видел эту пустыню, эти страшные руины. Под ними — море крови. Я должен произнести страшные слова. Пусть все их читают. Пусть никто не посмеет отвернуться от них. Пусть их никто не сможет забыть до последнего дыхания: НА УКРАИНЕ НЕТ БОЛЬШЕ НИ ОДНОГО ЕВРЕЯ. Немцы сделали свое дело. Излишне считать убитых. Я повторяю: в живых не осталось ни одного еврея. Я слышал много рассказов о том, как это произошло. Я не мог их слушать, но слушал.

Приведу один из этих рассказов. Пирятин. Второй день пасхи. Евреев ведут за город. Тысяча шестьсот человек. Идут женщины с грудными детьми. Старцы. Хромые. Слепые. Девочка в светлом праздничном платьице с куклой в руках. Обезумевшая старуха с песней на устах. Рвы уже приготовлены. Немцы командуют: «Раздеться!» Начинается убийство. Это нелегкое дело — умертвить тысячу шестьсот живых людей. Взрослых расстреливают. На детей жалко тратить пули: удар головкой о столб и — готово. Закопать могилы должны жители Пирятина — так приказали немцы. Петр Лаврентьевич Чепурченко согнулся с лопатой. Он видит — колышется земля. Из земли выползает мертвец. Это сосед Чепурченко, возчик валяльной фабрики Рудерман. Глаза Рудермана затекли кровью. Он кричит: «Убей меня!» Это не привидение, это Рудерман, он ранен.

В Пирятине колыхалась земля. Земля вопила. Земля вопила и в Козельцах, и в Лубнах, и в Полтаве, и в Чернигове. Есть ли в мире человек, который может спокойно спать? Есть ли в мире человек, который не слышит, как вопиет земля? Когда в Козельце нагих евреев вели к смерти, слабый старик подошел к одному из немцев, плюнул ему в лицо и проклял его со страшным проклятием. Что еще мог сделать старый еврей? У него не было ни бомбы, ни гранаты, ни револьвера. Он плюнул и проклял. Вы, кто имеете винтовки, убивайте! За этого старца. За старую еврейскую мать. За маленьких детей. За киевский Бабий Яр. За ямы смерти в Витебске и Минске. За все горе наше. Вслушайтесь в проклятье козелецкого старца. Умирая, он кричал: «Кровь невинных падет на ваши головы!»

Для немецкого фашиста не будет места на земле. От него отвернутся даже камни. Земля выплюнет его. Проклят он, и дом его, и все его змеиное семя. Он будет гореть на вечном огне и в муках кричать: зачем я родился? зачем приходил в Киев и в Провары, в Козельцы? зачем пытал невинных? зачем поднимал со сна малюток и окрашивал кровью слезы матерей?

Никто к нему не почувствует жалости. Ни у кого ни один мускул не дрогнет.

Мы никому не передоверим наше право судить и казнить. У нас свой счет с немецкими фашистами. Между нами и гитлеровской Германией течет море крови. Наша совесть не успокоится до тех пор, пока горькая чаша мести не прольется на голову последнего немецкого оккупанта.

Моисей Спивак до войны был мирным бухгалтером в белорусском местечке. Он стал солдатом. С оружием в руках он вырвался из вражеского окружения. Он испытал горечь отступления. Он видел зарю справедливости. Началось наше наступление. Спивак шел впереди. Он уничтожил 200 немцев. За Витебск. За козелецкого старца. За маленького Иосифа, которого немцы растоптали, как топчут полевой цветок. Спивак погиб. Он получил звание Героя Советского Союза. Это не первый еврей, удостоенный этой чести. Он не первый мститель и не последний. Никто не погасит огня, который горит в нашем сердце. На это не хватит мерзкой крови всех немецких палачей. В годовщину Революции, которая начертала на своих знаменах слова справедливости, мы не разговаривать будем, не будем справлять празднеств. Мы будем убивать.

Мстите, друзья и братья! Нет жалости к палачам. Мы не имеем права на сон, на отдых. Вспомним наши древние обеты и поклянемся: немецкие мерзавцы не должны жить!

4 ноября 1943 г.

Наша сила

Немцы заявляли: «Мы выше всех, мы народ господ». Они кричали, что у них самые лучшие подбородки, они клялись, что у них первосортные черепа, они распинались, что у них голубая кровь. Они вытоптали Европу, они загадили захваченные ими города. Они устраивали в музеях притоны, они жгли книги, они пировали и, пьяные, вопили: «Мы первые».