Война. 1941—1945

Рассматривая произведения писателей фронтовых или центральных газет, нельзя ни на минуту забывать о том, что зачастую характер их работы определяется внешними обстоятельствами. Чтобы написать повесть, нужно обладать некоторым количеством свободного времени. Это ясно каждому. Ясно каждому, что, если ты сегодня едешь как военный корреспондент в Сталинград, а приехав оттуда, неделю спустя, получаешь предписание на Донец, то повести ты не напишешь. Помимо муз существуют редакторы. Это относится и к армейской печати. Многие наши поэты с первых месяцев войны на фронте. Если пребывание в тылу опустошило некоторых писателей, то пребывание на фронте не дало возможности многим, душевно обогатившимся, создать то, что они могли бы создать и что они еще создадут. Было бы не только аморальным, но и абсурдным подходить с одними и теми же критериями к работе фронтовика и тыловика. Искусство требует времени. Об этом следует напомнить нетерпеливым судьям.

Есть много несправедливого в оценке работы того или иного писателя. Есть много случайного и преходящего в успехе того или иного произведения. Иногда дело решает имя: отблеск довоенного горения. Иногда автору удается прельстить читателей или зрителей картинами войны, которой автор не видал и которая поэтому показана такой, какой ее хотел бы увидеть тыл. Иногда писатель, повидавший фронт, как турист, опережает солдата. Однако все это глубоко временные явления. Справедливость неизбежно восторжествует. Лучше читатели на фронте. Они отличат драму от мелодрамы. Долго нельзя жить за счет прошлого. Турист опорожнит содержимое своей записной книжки. Настанет день, и мы увидим выстраданные, зрелые книги. Их напишут писатели, которые эти годы прожили с народом.

Теперь часто слышишь беседы о необходимости монументальных полотен. В этих рассуждениях есть и правда, и самообман. Правда в том, что за два года народ безмерно вырос. Мысли и чувства созрели, углубились. Строже, целомудренней должен отнестись к своей работе писатель. Читатель теперь знает, как выглядит война, он хочет знать, как выглядит душа человека. Описание подвигов или злодеяний не удовлетворяет читателя, он ищет того, что скрыто за делами, — ключа к познанию своей эпохи.

Я сказал, что в разговорах о монументальных полотнах есть и самообман. Мы часто слышим от читателей сетования: «Почему у нас нет „Войны и мира“ второй отечественной войны?» Ведь многие писатели настолько приучили читателей к мысли, что произведение искусства рождается от наличия материала и доброй воли исполнителя, что подобные претензии кажутся логичными. Но писатель должен уметь и отказывать. «Война и мир» написана писателем, который узнал войну как ее участник. Вряд ли без душевного опыта, приобретенного в Севастополе, Толстой смог бы создать свой гениальный роман. Замечательные книги о войне напишут не соглядатаи, а участники, у которых теперь подчас нет возможности написать даже письмо родным.

Когда мы говорим о «монументальных полотнах», мы обычно представляем классический русский роман XIX века. Он замечателен познанием природы человека, отсюда его глубокий реализм. Писатель, который два минувших года был занят литературой, накопил ограниченное знание войны. Даже обладая даром высокой наблюдательности, он увез с фронта лишь отдельные впечатления. Он описывает человека, которого встретил, он не может выбрать героя из сотни досконально им изученных людей. Он приводит такой-то эпизод не потому, что он его облюбовал, а потому, что ему рассказали именно этот эпизод. Может быть, таких наблюдений и достаточно для новеллы, для романтического или сатирического романа, для поэмы, для трагедии, — их недостаточно для классического романа. Толстой знал не только своих героев, — он знал всю их родню, сотни их сверстников и знакомых, о которых и не упомянул. Он прекрасно знал, что делал тот или иной его персонаж между двумя главами романа. Писатель, знакомый с фронтом как турист, напрасно попытается написать классический роман о войне: его повествование будет узкой дорогой, освещаемой фарами, направо и налево от которой мрак. Но зародыш классического романа уже живет в голове фронтовика, который теперь думает куда меньше о литературных формах, нежели о характере вражеской обороны.

Роман требует перспективы. Его нельзя создать на ходу, когда описываемое событие еще не закончено. Мы твердо знаем, что мы победим. Но лица победы никто из нас не видит. А ведь последний день определяет предшествующие. Сейчас впервые можно написать классический роман о той эпохе, которая закончилась 21 июня 1941 года. Военное время благоприятствует расцвету заменителей, но от одного удержимся: от заменителей литературы.