А тут еще снова пришли «продразверстчики» со штыком, да вырвали в каждой хатынке у каждого дитятки последний мякиш, пользованный «замість»[124]
соски. Потом народ изверг окружил все села колючей проволокой под током, для чего перед тем сварганил Днепрогэс, и залег за холмиком, улыбаясь в прицельную станину жидко-охлаждаемого пулемета «Максим». И значит, как только кто высовывался «з хаты» травиночку сорвать или поймать жирного муравьишку, так тут же и падал плашмя, окропляя чернозем. И так северный народ-кровосос в этом деле приноровился, что почти всех добрых украинцев уж изжил голодом. Полегло без похорон, танцев и музыки уж пятьдесят или сто «мільонів», и полегли б «зовсім усі», если бы хорошие добрые народы Европы, узнав о горе, не сплотились, и не двинули в Империю Мерзости на большом танке «Тигр», могущем сокрушить пулеметные тачанки царя-ирода. И бежал тогда царь-ирод с черноземной, славной страны в свою Кремлевскую «фортецю»[125], коя уж чуть не рушилась изнутри, от засыпанной внутрь пшеницы и проса.И снова захотел народ-плясун заплясать, но теперь уж не плясалось так весело, как ранее, ибо вспомнил он о не-захороненных парубках и дивчинах, и взялся за дело – пересчитывать их, нумеровать и перезахоранивать. И много лет уж трудит лопату, да все не видно работе той конца краю. Ибо мало ныне нас, добрых украинцев, а раньше значилось по более, где-то так, как китайцев в стране доброго семейства Мин.
67. Генерал
– Так, – констатирует генерал-майор Редька, переводя дыхание. – Пока среди наших потерь нет. Но будем шевелиться.
Начальник караула Константин Шелуханов, его подчиненные, в том числе, все еще не смененный часовой поста номе «один», дежурный по части Чаленко, все ошарашено смотрят на дело рук своих: кто все это сделал? когда и кем произведено такое ЧП? Во дворе штаба два трупа, один – в клочья, в самом штабном здании, со стороны фасада ни одного целого стекла – все последствия подрыва той же гранаты. Тут, возле калитки, еще три обездвиженных турецких подданных, служебная генеральская «Волга» издырявлена так, будто именно она и была основной целью. Сам пришлый генерал-майор, все еще что-то вопит, нянчит простреленную навылет руку. Короче хаос еще тот. Кто-то бравый и решительный должен срочным образом расставить все на места. Находится он быстро.
– Надо сматываться, – Редька предельно собран, как будто все проходит по какому-то загодя составленному плану. Он тоже осматривает поле боя. Внимательно изучает турецких военных, может быть даже, спецназ. Оказывается, изучает не только для общего развития: где-то в амуниции пришлых скрыты ключи от наручников. Когда проблема разрешена, он разминает руки особым образом. Поворачивается к коллеге генералу. Все ждут какого-то жеста сочувствия, но не угадывают. Совсем без замаха, но хлестко, Редька отвешивает раненому красивейшую пощечину.
– Закрой хлебало, твою мать! Перевяжем, придет время, – заявляет ему Редька. Он поворачивается к начальнику караула. – Шелуханов, приставьте к
– Так, – продолжает он, наклоняясь над одним из турков пониже. Выдергивает из мертвых рук автоматическую винтовку. – Лейтенант, надо забрать у этих все ценное и шевелиться. Драпать. Только много нас. Джип, вроде, ничего, а «тачка» командованья…
«Волга» выглядит плохо. Оба задних колеса прострелены. Зато на переднем сиденье, у руля, сидит абсолютно живой, но бледный водитель-сверхсрочник украинско-армейской наружности. Руки он предусмотрительно тянет вверх, однако крыша машины не дает их вытянуть.
– Вон мой «Москвич». Вон, возле пятиэтажки, – вспоминает начальник караула. – Так что…
– Отлично, – кивает генерал Редька. – Значит так. Всем срочно в джип и к Шелуханову. Этого, – он косит на раненого, – с собой. Пригодится. Хочется мне, ой хочется, кое-что узнать.
– А как же караул? – интересуется Константин Шелуханов.
– Сейчас заскочим в твою караулку и захватим остальных, – говорит Редька. – Или ты на счет службы, Костя? К черту ее. Для кого теперь охранять склады? Для этих? – он тычет во все еще истекающие кровью экипированные тела. – Забираем твоих и рвем отсюда, – констатирует он окончательно.
– А как же знамя? – внезапно подает голос отирающийся тут же Триколич.
– Точно! – вскидывается генерал-майор. – Как фамилия, рядовой?… В смысле, казак.
– Казак Триколич, – сообщает Триколич.
– Вот что, казак Триколич. Ну-ка, бегом к знамени. Волоки его сюда. Только достать из пластика. К черту ту печать!
Триколич бросает автомат за спину и несется к брошенному посту.
– А вы, капитан, что стоите? – смотрит на дежурного по части Редька. – Благодарить за героизм и взаимовыручку буду потом. Давайте, забирайте у турок все наличное оружие. Время теперь даже не деньги, много ценней.
– А как же остальные офицеры штаба? – спрашивает Чаленко.
– Пойдите, крикнете, чтоб разобрали пистолеты. Откупорьте им пирамиду. Пусть сматываются куда подальше. Турчаки тут будут вот-вот. Начнется резня. У вас минута, не больше, Александр. Потом исчезаем. Надо успеть в караулку.