Война

– Супра… супрамолекулярный нековалентный органический полимер… – вслух зачитывал герцог. – Наночастицы вольфрама… Самозаживляющийся! А для меня ты когда такую кожу сделаешь?

– Когда Император выделит на тебя столько же денег, сколько на него, – усмехнулся приятель. – Но содрать твою старую шкуру могу хоть сейчас и совершенно бесплатно!

Наконец риз Авир довольно покачал головой и свернул папку с отчетами.

– Сразу видна разница. Этот ни в какое сравнение не идет с предыдущими версиями. Сколько их было, помнишь? Все какие-то…

– Нового типа, экспериментального, мы произвели до этого ровно пятьдесят. Но ты зря его так нахваливаешь – в пятьдесят первом ничего особенного нет, мы лишь поработали над ошибками. Да жена моя проектировала внешность: говорит, у меня выходят одни головорезы…

– Вот именно! А здесь – смотри – ты будто знатного лорда закрыл в инкубаторе, так и хочется его выпустить и принести глубочайшие извинения! – рассмеялся герцог. – А работа над ошибками – пожалуй, именно то, что и было нужно, после третьего десятка неудач.

Гервин устало потер глаза. Они с кронпринцем были ровесниками, но из-за сурового характера профессор всегда чувствовал себя многим старше.

– М-да… Мы, наконец, поняли, что вам было нужно.

– Не «вам», дружище, а нам всем. Как ты не поймешь! – нахмурился и поправил Джур. – Времена андроидов-слуг и компаньонов прошли, теперь от ваших лабораторий зависят жизни следующих поколений Империи.

– И ты считаешь, мы готовы к такому? – профессор опустился в кресло и подпер висок рукой. – Думаешь, если давать андроидам больше свободы в делах и мыслях, они станут нам опорой, а не устроят апокалипсис?

– Империя расширяется и усложняется, Гервин. Обычный человек уже не в состоянии поддерживать достойный уровень жизни всех галактик. Неправильно подводить разные миры под одну гребенку: ведь мы делаем это лишь оттого, что так проще… Надо помогать народам развиваться и при этом сохранять свою идентичность, свое индивидуальное счастье. А для этого необходимо охватывать и мгновенно решать слишком много проблем, оперировать слишком многими знаниями невероятно быстро. – герцог оседлал любимого конька – ораторское искусство. – И с нашими достижениями в биоинженерии и робототехнике уже не дело выпускать синтетических горничных и машинистов. Настало время пристраивать таланты к делу.

В запале он нарезал круги по лаборатории и размахивал папкой.

– Мы не просим впускать анархию в их мозги, нет! Но позвольте им выходить за рамки стандартных программ. Их мозг куда совершеннее нашего! Так пусть сами пишут для себя биоскрипты или как это называется… Что я хочу сказать: до тех пор, пока мы не позволим андроидам развиваться самим, мы не получим от этой индустрии ничего полезного, ничего по-настоящему уникального!

– После полсотни таких версий я уже не верю в развитие здоровой личности у машины. С открытой операционной системой они просто срываются с цепи! Помнишь, сколько раз приходилось вызывать охрану? Я уже давно работаю без прежнего энтузиазма…

– А я вижу, что как раз это и приносит, наконец, плоды. – отрезал герцог и перешел к делу. – Когда начнутся основные испытания нашего чуда?

Гервин встрепенулся и развернул журнал.

– Так… На завтра я запланировал окончательное пробуждение, осмотр и предварительный опрос, а первый тест – послезавтра в 11:00.

– Я зайду посмотреть. В последние годы это уже превращается в хобби.

– М-м, пожалуйста… – рассеянно согласился профессор и проводил старого приятеля к выходу. – Но ты не обнадеживайся, вряд ли мы увидим что-то новое.

Через два дня ровно в 11:00 герцог сидел в лаборатории, через зеркальное стекло наблюдая за первым тестом андроида. В небольшом помещении находились пятеро – Гервин Эммерхейс, его испытуемый и три огромные, ярко-красные многоножки в террариуме. Если бы не пластиковая неподвижность в позе робота, могло показаться, что за столом два обычных ибрионца – лет сорока пяти (весьма строгий) и почти вдвое младший (совсем никакой). Живы были только глаза андроида, но взгляд, которым он сканировал Гервина, оставался мертвым. Всё шло, как обычно. Как и пятьдесят раз до этого.

– Доброе утро, профессор Эммерхейс, – поздоровался испытуемый.

Ученый вздрогнул. Он всегда первым начинал разговор, ведь на вторые сутки после активации роботы еще были слегка заторможены.

– Доброе… Эйден. Сегодня у нас первый и самый важный тест. Сейчас я озвучу его условия. Ты готов?

– Я готов. – был нейтральный ответ.