Война

Ответом были мычание и хрип. Петля медленно затягивалась – корень душил Бензера. Он пытался наскрести себе ногами хоть какую-то опору и просунуть пальцы под удавку. И то, и другое было тщетно. Он чувствовал, как лопаются сосуды в его глазах, как набегают слезы. Сквозь нарастающую пульсацию крови он едва различал стоявшего над ним андроида. Тот безразличным взглядом следил за агонией.

– А Самина… с пеной у рта… говорила… ты – добрый… – прохрипел кибернетик.

Эйден не спеша отпил глоток из своей фляги и опустил взгляд, но не голову. Привычка, которую переняли у него имперские снобы.

– Она еще ребенок и верит в оксюмороны вроде добрых королей. Но ты-то, Бен! Разве я мог бы себе это позволить? Тот, кто выбрал сторону добра, несвободен. Разве может он управлять мирами, если не управляет даже собой? За него совершают выбор чужие нравственные ориентиры. Вот принцесса. А вот дракон. Хочешь, не хочешь, а принцессу надо спасти. Дракона – убить. Соперника – великодушно миловать. Перепутаешь глаголы – отступишь от сценария, и тебя отвергнут, презреют. Закидают камнями. Даже твой труп не предадут огню, от него просто отвернутся – вот и сказке конец. (Нет, ты погоди умирать, я не закончил.) А что же злодей? Его выбор – синоним свободы. Он мог бы пройти мимо. Или сделать так, как ему хочется. Помиловать дракона, убить принцессу и спасти соперника – да не вопрос.

Андроид присел у самого края оврага и без тени участия разглядывал багровое лицо Бена.

– А потому, если кто-то вышел из тени, только чтобы спасти тебя – цени это.

* * *

Пока брат осматривал холмы на предгорье, девушка сидела на остывающем валуне и сосредоточенно вглядывалась в заросли. Они пришли к нужному месту час назад. И даже нашли среди камней расщелину, в которую предстояло спуститься. Вечерело, воздух становился прохладным, а робота и кибернетика все не было. Наконец из леса вышел андроид. Самина вскочила с валуна и направилась к нему, по пути то и дело заглядывая ему за спину в ожидании, что и Бензер вот-вот появится.

– Эйден, а… – она осеклась, когда поймала его красный взгляд.

– Ну, давай же, задай этот вопрос.

– Что… что ты с ним сделал? – неуверенно шепнула Самина.

– О, да… – хмыкнул император и прошел мимо.

– Эйден, где Бен?!

Ее страх ударил андроида в спину, и он обронил:

– На дне.

Сердце и желудок одним комком скатились в пятки, но тут из зарослей шагнул, покачиваясь, кибернетик. Император равнодушно покосился на него:

– Эволюционном.

Больше до самой темноты никто не проронил ни слова. Команда проявляла чудеса благоразумия. В большей степени оттого, что они сосредоточенно проверяли и устанавливали снаряжение для спуска в расщелину, но не только. Бензер не мог произнести ни звука, чтобы не зайтись в приступе кашля. Эйден держал рот на замке, чтобы, когда придет в себя, не пожалеть о сказанном. Он подозревал, что остальные иначе толковали его молчание, но не спешил их разуверить. Пусть думают, что он опасен, что сошел с ума, и просто оставят его в покое. После выходки кибернетика робот был уже на грани – сознания, терпения и принципов. Он был гораздо больше, чем «не в порядке»: нейровирус «dn-4.nuf» проснулся, раздербанил лазейки и атаковал.

Чтобы не спустить питомца с поводка, лучше всего было держать язык за зубами. Позже, когда магнитный фон придет в норму, Эйден поглотит своего демона снова. А то, что натворит под влиянием его шепота, – останется и будет мучить. И хорошо, если это будут просто слова… хотя ими тоже можно убить. Но сейчас все это не слишком беспокоило. Он просто знал, что так будет и знал, что нужно делать, о чем думать и как себя вести. Он годами дисциплинировал свой вирус: настолько сурово, что ошейник врос тому в горло, а намордник – в пасть. Он подкармливал его жестокостью, потому что и сам был в известной мере жесток, поил кровью, но не давал перейти черту.

Иногда звенья на его цепи изнашивались, и тогда вирус ненадолго срывался и бегал по двору, кусался и пил чужой страх. Но не долго: за двести лет «dn-4.nuf» поумнел и оставил попытки перемахнуть стену воли андроида. Стена была высока. У вируса же не было души: а значит, не было и крыльев. И демон возвращался к ногам робота не потому, что хотел, а потому что так было нужно, и точка. Так что не Бензера он вытащил из оврага, а «себя-хозяина», без которого ему был один путь – смерть.

Спусковой механизм на краю расщелины был, наконец, установлен, и Орис аккуратно стравил в него графеновый шнур. Как только его конец шаркнул по камню, в ответ из темноты завозилось, зашелестело. Вылетели две-три летучие мыши.

– Там их, должно быть, сотни, – подала голос Самина, и это были ее первые слова за вечер.

– Отлично, – сказал андроид, – Бензер. Будет очень любезно с твоей стороны расчистить нам путь.

Куратор неуверенно кашлянул.

– Простите?

– Я сказал, доктор катится первым.

Самина переглянулась с Орисом, но промолчала. Над сердцем дернулся нерв. Они с братом подозревали, что в лесу между этими двумя произошло что-то личное.

– Ладно… – промямлил Бен.

– Не слышу!