Война

– Откуда прибыл, там меня уже нет, – суховато ответил Владимир. – А ранение майор Птицын, – он постучал себя рукой в грудь, – получил от немцев! В боях под командованием генерала Чумакова Федора Ксенофонтовича. И самое удивительное, что это сущая правда!

– Правда не в том, чтобы изрекать истину. – Николай пристально и чуть иронично посмотрел брату в глаза. – Помнишь, отец наш твердил… Правда в том, чтоб говорить то, что думаешь. – И, вдруг посерьезнев, притишенно спросил: – Тебя по его душу прислали?

– По чью? – не понял Владимир.

– Его. – И Николай ткнул пальцем в портрет Сталина на полосе расстеленной газеты, где была напечатана речь Сталина от 3 июля.

– Ну, куда хватил! – Владимир Глинский настороженно покосился на дверь. – Для такой операции нужна целая орава смертников… Да и зачем рисковать? – И перешел на шепот: – Все равно в августе немцам быть в Москве.

– Эх вы, «стратеги»! – Николай с укоризной покачал головой. – В том-то и дело, что он сумеет продолжать войну, где бы ни был. Хоть за Уралом! Он же бог для этих фанатиков!.. Да и сам возомнил себя богом… – Глинский-старший опять ткнул пальцем в газету: – Вот вникни: целью войны он считает, оказывается, не только ликвидацию опасности, нависшей над Советским Союзом, но и помощь всем народам Европы!.. И его бреду все верят, хотя немцы вот-вот постучатся в ворота Кремля… А это страшно.

– Что «страшно»? – не понял Владимир.

– Страшна вера, которая объединяет миллионы слепцов! Их надо освободить от гнета этого имени, безжалостно унизить…

– Унизить? Каким же образом?

– Элементарным! Убрать Сталина – значит порушить веру в его всесилие, в его дело и, следовательно, унизить народ! А униженные к победным порогам не приходят.

– Свято место пусто не бывает, – угрюмо промолвил Владимир. – Другой Сталин найдется.

– Не уверен… Вначале начнется свалка за главенство…

– Глупости! В такое время рваться к власти может только тот, кто готов склонить голову перед Гитлером, предложив ему капитуляцию России. Среди них такого не найдется.

– Но ведь вначале обязательно наступит замешательство, – не сдавался Николай. – Время будет упущено, и фронты окончательно рухнут!

– Неужели ты прав? – Владимир Глинский смотрел на Николая с раздумчивой вопросительностью. – А каким способом можно его ликвидировать?

– Над способом пусть маракуют там. – Николай качнул головой в неопределенную сторону, и его поношенное лицо стало злым. – Но руки свербят, когда вижу, как он проносится мимо на машине!

– Где?!

– Метрах в двухстах отсюда – по Можайскому шоссе… И по Арбату… А там не улица, а щель. Взорви любой дом, и глыбы рухнут на машину.

– Часто он ездит?

– Каждый день!.. Туда и обратно.

Владимир Глинский задумался, уносясь мыслью под Варшаву, в местечко Сулеювек, где размещался специальный центр абвера. Будто увидел насторожившиеся глаза фюрера «штаба Валли» Шмальшлегера… Как он отнесется к идее покушения на Сталина? А что скажет по этому поводу начальник контрразведки «зондерштаб Россия» русский белоэмигрант Смысловский? Они оба, эти кадровые разведчики абвера, конечно же обратят вопрошающие взоры к адмиралу Канарису – начальнику Управления иностранной разведки и контрразведки верховного командования вооруженных сил Германии (абвера)[16].

Как бы там ни было, но Владимир Глинский почувствовал себя словно гончая, напавшая на верный след. Вспомнился графу Глинскому священник, внушавший ему мысль о золотой ариадниной нити, которая ведет Владимира Святославовича по греховным лабиринтам жизни к свершению им предначертанного небом. И якобы пекутся о прочности этой нити высшие силы, обитающие в созвездии Северной Короны (родилось созвездие, как утверждает легенда, из вознесенного на небо после смерти Ариадны ее венца, подаренного Дионисом).

И Глинский-младший, наведенный старшим братом на мысль о покушении на Сталина, воспылал жаждой деятельности, мучительно размышляя над тем, с чего начать и как возобновить связь со своей абверкомандой при 4-й немецкой армии или с центром абвера «Валли» в Сулеювеке.

Но прежде надо было отнести записку Ольге Васильевне Чумаковой…

Когда в сопровождении брата-«дворника» «майор» Птицын шел знакомиться с семьей Федора Ксенофонтовича, то полагал, что только отдаст записку, бегло, для приличия, расскажет, как чувствует себя Чумаков на фронте, и раскланяется. Но вышло совсем не так.