Война

В небе мерцают звезды, Война готовится к ночлегу. Одно место для сна выглядит очень просто – самый обычный тюфяк и тонкое стеганое покрывало; а второе, которым он занимается сейчас, щедро застлано одеялами.

Что выберет он, что достанется мне? То, что Всадник сделал их такими разными, вызывает у меня злость. Если он займет тюфяк с одеялами, это лишний раз докажет, что он не только ублюдок, но и скотина. А если предложит мягкую лежанку мне…

Мне не по себе при мысли об этом. Не нравится мне его доброта, начинаешь чувствовать себя в долгу перед ним. А о том, что именно я могу быть «должна» Войне, не хочется даже думать. По крайней мере, для сна он приготовил два места. Наверное, нужно радоваться, что не придется ютиться на одном.

Закончив с приготовлениями, Всадник подходит костру, возле которого я сижу. Снимает доспехи, деталь за деталью, и складывает рядом. В его движениях есть какая-то жуткая уверенность и неторопливость, словно весь мир может его подождать.

Я не такой, как ты.

Некоторое время я наблюдаю за Всадником, стараясь не обращать внимания на то, что под доспехами скрывается порочное, греховное тело.

– Твой тюфяк тот, что с одеялами, – сообщает Война, отстегивая нагрудную пластину доспехов.

Черт! Теперь точно буду чувствовать себя его должницей.

– Твой выглядит жестковатым, – замечаю я.

Война снимает последний доспех.

– Я не был бы порядочным мужем, если бы не позаботился о своей жене.

Ох уж эти его правила порядочного мужа. Я осматриваюсь.

– А где цепи, которыми ты должен меня приковывать?

Почти уверена, что этот пункт есть в списке вещей, которые должны быть у любого порядочного мужа.

– К сожалению, упакованы вместе с моим шатром, – спокойно отвечает Война, и я даже верю! Вполне возможно, что это не шутка. Но тут на его лице проступает хитрая улыбка.

– Тогда в следующий раз, – усмехаюсь я.

– Ловлю тебя на слове, жена.

Оказывается, мы можем поладить, если только я захочу. Тревожное обстоятельство…

Война стягивает рубаху. Его татуировки светятся в ночи, мерцают зловещим алым светом. Он выглядит как демон!

– Недавно ты спрашивала, – начинает он, – почему я не разговариваю на современных языках, хотя могу.

Я задала этот вопрос несколько дней назад, когда он вторгся в мою палатку посреди ночи, и все еще хочу знать ответ, особенно учитывая, что со мной он говорит на чистейшем иврите.

– Я знаю все когда-либо существовавшие языки и могу говорить на них. Даже на тех, о которых не осталось никаких записей. Воспоминания о них давно стерлись из памяти смертных, но не из моей. И никогда не сотрутся. – Несколько секунд он молчит. – Людей пугает все непонятное.

Я видела такое много, много раз. А теперь Война превратил этот страх в оружие.

– Поэтому я говорю на мертвых языках, позволяя людям слышать то, что они сами хотят, – произносит Всадник.

– Но ты не всегда говоришь на своей тарабарщине, – замечаю я. Несколько раз он обращался ко мне и к воинам Фобоса на иврите или арабском.

– Не всегда. Иногда нужно, чтобы меня поняли.

– А почему я все равно понимаю тебя, когда ты говоришь на мертвых языках? – спрашиваю я.

Война терпеливо поясняет:

– Я же сказал: ты моя жена. Хочешь ты того или нет, но ты знаешь меня и мою душу.

В животе закручивается тугой узел беспокойства. Он снова заявляет это так уверенно, что я задаюсь… Нет. Отказываюсь верить, что судьбой мне предначертано быть парой этому монстру.

– Что тебе от меня нужно? – интересуюсь, поддевая носком камушек.

Скорее ощущаю, чем вижу, как Война вновь всматривается в мое лицо:

– Разве это не очевидно?

Ловлю его взгляд:

– Нет.

Не очевидно. Из тех немногих историй, что я слышала, я узнала, что у него целый гарем – чертов гигантский гарем! – а ко мне он за все время прикоснулся всего лишь раз, но тем не менее объявил своей женой.

– Я скажу тебе, если хочешь, – говорит он с обманчивой мягкостью.

– Давай, – мой пульс учащается.

– Ты должна сдаться.

Наступает тишина.

Понятия не имею, что означают эти его слова, но о цепях и безудержном сексе речи на было. Черт побери! При правильных обстоятельствах (например, упившись до беспамятства), я бы даже повелась.

– Сдаться? – эхом отзываюсь я. – Но я уже сдалась.

– Нет, – твердо повторяет Всадник.

Да он издевается! Я простилась с привычной жизнью, только потому что ему так было удобно. Если это не означает «сдаться», что тогда? Чем дольше я прокручиваю в голове эти мысли, тем сильнее растет мое раздражение.

– Мы обсудили, какой ты особенный и как сложно тебя, такого особенного, понять, но обо мне не было сказано ни слова, – говорю я. – Я не хочу, чтобы ты был моим мужем, не принимаю тебя и, какие бы твой бог ни строил планы насчет меня и всего этого мира, буду сражаться до последнего. Ах да, и ни за что, никогда не сдамся тебе, негодяй!

Война недобро усмехается, и волосы у меня на затылке встают дыбом.

– Сражайся сколько угодно, жена. В сражениях я лучший. В этой битве тебе не победить.