Война

Наконец Тимоха устает. Приказывает принести тряпку и стереть кровь. Я тру доски, но кровь уже успела впитаться в дерево, остается довольно-таки заметное пятно.

– Ты чего, пидор, попалить меня хочешь? – шипит Тимоха и ударяет меня ладонью в лоб. – Какого хрена ты тут все своей бл…ской кровью забрызгал, ишак? Оттирай давай! Даю тебе еще неделю сроку, понял? Через неделю я уезжаю в отпуск. Если денег к тому времени не будет, я вернусь и убью тебя. Время пошло.

Я иду в расположение и сажусь на кровать. Надо протянуть еще неделю. Из отпуска Тимоха вернется месяца через два-три, никак не раньше, раньше никто не возвращается, а три месяца – это огромный срок, это почти полжизни, и что произойдет за это время, неизвестно.

Я забираюсь под пыльное грязное одеяло. Из шестидесяти коек в пустой казарме расправлены только четыре – Зюзика, Тренчика, Осипова и Якунина. Рыжего нет.

– Бил? – шамкает Тренчик из-под одеяла. От побоев его губы стали похожи на два фиолетовых вареника.

– Бил, – говорю я и мажу под глазом зубной пастой.

Этому мы научились еще в учебке, проверенное средство от синяков. Если завтра глаз распухнет, Тимоха изобьет меня еще сильнее: скажет, что я стукач и таким образом хочу сдать его. Хотя в нашем полку нет ни одного молодого, кто ходил бы с чистым лицом.

Разбитые губы ноют даже во сне.

Я мою пол, я – дневальный. В каптерке еще с вечера пьют офицеры. Командир разведроты, лейтенант Елин, уже сильно пьян, его грузное лицо оплыло на плечи, осоловелые глаза ничего не выражают, только в зрачках горит ненависть.

Автомат стоит у него на коленях, Елин методично стреляет в потолок. У него такая привычка: когда он напивается, то садится в кресло и стреляет в потолок. Наверное, это после контузии; говорят, раньше Елин был веселым, улыбчивым мужиком. Потом под Самашками у него погибло полроты. Потом он сам подорвался на бэтээре. А потом и еще раз, кажется. Теперь Елин – самый бешеный офицер в полку. Он совсем не разговаривает, команды отдает только кулаками. Ему на все плевать: на солдатские жизни, на чеченские жизни, на свою жизнь. Пленных не берет, режет их сам, точно так же, как они режут наших солдат: прижимает ногой голову к земле – и ножом по горлу. Он хочет только одного – чтобы всегда была война и чтобы на этой войне было кого убивать. Весь потолок в каптерке в пробоинах, как дуршлаг, штукатурка дождем осыпается Елину на волосы, но ему на это плевать. Он методично стреляет вверх.