Война

В трубке послышался вздох, затем глухое покашливание, и Сталин спокойно попросил передать Мехлису, что он неплохой практик, а политик недальновидный… Нельзя, мол, наши общие ошибки, наши просчеты и нашу беду, что не хватило у нас времени, сваливать на военных… Пусть военные отвечают за свои ошибки, которых у них немало. А насчет предательства, Сталин возвысил голос, передайте Мехлису, что Гитлер ему скажет огромное спасибо за такую мысль. После паузы Сталин добавил, что Гитлер с нетерпением ждет не дождется каких-нибудь фактов, чтобы оповестить мир о том, будто в СССР поднимается его агентура — «пятая колонна»… Это, мол, был бы лучший клин между нами и нашими союзниками в борьбе с гитлеризмом…

На второй день новая стычка с Мехлисом.

…У Тимошенко тоска и усталость на дне души. Все в нем было напряжено, как готовая лопнуть струна. Постоянное ожидание обнадеживающих вестей как следствие его решений, а вместо них навал дурных, трагических. Поспешная выработка новых серьезных решений, поиск контрмер и, прежде чем дать им силу приказа, необходимость выверять их в Генеральном штабе, а также доказательно обосновывать перед Верховным. А время не ждало. И в одну из минут, когда Тимошенко, зная, что осуществление каждого оперативного замысла может иметь различные вариации, остановился на наиболее, с его точки зрения, приемлемой, Мехлис вдруг предложил свой вариант и начал его упорно отстаивать, но без убедительных мотивировок.

Верно: Тимошенко не очень тактично оборвал Мехлиса, грубовато напомнив ему, что стратегия и оперативное искусство — не детская игра в солдатики. Мехлис же не менее запальчиво ответил, что политический деятель коммунистического завтра не дитя малое и тоже обязан кое-что смыслить в военном деле… Тимошенко не нашел в себе сил спорить дальше и, к удивлению Маландина, Лестева и Мехлиса, покинул кабинет. Спустился на первый этаж, где размещался узел связи (это было еще в Гнездове), зашел в комнату генерала Псурцева и попросил его связаться по ВЧ со Сталиным. Крайне озадаченный, Псурцев был свидетелем нервного доклада маршала Тимошенко Сталину о том, что он не может дальше работать с Мехлисом, который без знания дела вмешивается в оперативные вопросы, тормозит их решение да еще доказывает, что как политический руководитель коммунистического завтра тоже смыслит в военном деле. Мембрана в трубке хорошо резонировала, и Псурцеву было слышно, как Сталин, выслушав маршала, протяжно и, кажется, с веселым удивлением произнес:

«Да-а, нашла коса на камень. — Потом, вздохнув, не без иронии попросил напомнить Мехлису, что в коммунизм поодиночке не ходят, что для этого должно созреть все общество в целом. — Как арбуз!..»

Помолчав, Сталин вдруг тихо засмеялся и сказал:

«Вы с Мехлисом лучше бы немцев грызли, а не друг друга…»

«Товарищ Сталин, я привык работать с политическими руководителями в согласии, — с отчаянием в голосе произнес Тимошенко. — Да и нет у меня времени для дискуссий с Мехлисом!..»

«Это вы верно сказали, товарищ Тимошенко, — вдруг строго перебил маршала Сталин. — Насчет согласия… Мужество создает победителей, согласие — непобедимых… Хорошо, мы еще подумаем».

Маршал Тимошенко понял, что убедил Сталина.

Будучи добрым человеком, он вернулся в кабинет с чувством виноватости перед членом Военного совета. И это ввело Мехлиса в заблуждение. Не без иронии армейский комиссар первого ранга заметил:

«Товарищ Сталин не любит, чтоб ему навязывали новые точки зрения на того или иного партийно-политического деятеля, которого он хорошо знает».

Семен Константинович вновь взорвался, хотя говорил сдержанно:

«Я ничего товарищу Сталину не навязывал, а просто доложил, что у нас на Западном фронте завелся „кабинетный стратег“, который охотно критикует проведенную, особенно неудавшуюся, операцию, ничего не смысля в оперативном искусстве… Воображаемыми армиями, товарищ Мехлис, руководить легче, чем реальными; воображение и знание — вещи разные…»

Это были последние слова, сказанные маршалом Тимошенко Мехлису. Потом он поехал на командный пункт 20-й армии, а когда возвратился, узнал, что Мехлиса отозвали в Москву.

И вот теперь Булганин — уравновешенный, спокойный…

Требовательно зазвонил телефонный аппарат ВЧ прямой связи со Ставкой.

— Прошу тишины, — обратился Семен Константинович ко всем и снял трубку. — Слушает Тимошенко!

— Здравствуй, Семен Константинович! — послышался густой знакомый голос начальника Генерального штаба Жукова.

— Здравствуй, Георгий Константинович! — В голосе Тимошенко прозвучала радостная нотка.

— Ну как там, жарко под Смоленском?

— Жарко — не то слово… Кромешный ад! Гот и Гудериан вот-вот сомкнут внутренние фланги.

— Знаем, оперсводку получили. — Жуков подавленно вздохнул. — Не давай обнимать себя, а то так приголубят…

— Да, приголубят… Отбиваемся от их объятий из последних сил. — Тимошенко покосился на оперативную карту фронта.

— Слушай, Семен Константинович, что у вас там за эвакуационные настроения насчет Смоленска? — с беспокойством и сдержанной строгостью спросил Жуков.