Война Алой и Белой розы

Когда Симон родился, Эрар вошёл ко мне, посмотрел на мальчика и, ни слова не говоря, вышел. Ему всё стало ясно. С тех пор по ночам я не оставляла Симона в колыбели. Его брала к себе в постель няня. А днём я сама не спускала с него глаз. Мне ведь доносили, что говорит Огюст. Потом герцог снова отправился на войну. Огюст уехал с ним и умер в Нанси. Мы узнали об этом в Ленарсдике. Известие совершенно сразило Эрара. Но тогда он всё-таки выстоял. — Мэг внезапно замолчала и прижалась к груди Филиппа. — До тех пор я даже задумываться себе не позволяла о том, что Де Брези обо мне думает. Врачи сказали, что отныне он обречён на неподвижность. От него это тоже не скрывали. Я пришла к Эрару в комнату и по его глазам поняла, чего он ожидает от меня. Он думал, что теперь уж я расквитаюсь с ним за то, что он всё это время заставлял меня дрожать от страха за Симона…

Филипп усадил Маргарэт на стул. Не выпуская её рук, опустился рядом на колени. Даже при неярком свете было видно, что годы оставили на ней свой отпечаток. Между бровями залегли морщинки, кожа на висках, где беспокойно билась маленькая жилка, высохла. Но линия рта была по-прежнему твёрдой, а губы — такими же пухлыми и влекущими, как тогда, в Сен-Омере.

— Эрар ведь всегда был таким гордым… И вот — такая беспомощность. Даже сочувственные взгляды слуг были для него нестерпимой мукой. Он только и мог, что шевелить двумя пальцами — я научилась многое понимать по этим движениям. Через некоторое время речь немного восстановилась. И хотя говорил он очень медленно и невнятно, всё же стало полегче. Но всё равно, как ему было плохо — ведь с ним нянчились, словно с ребёнком, да ещё без любви. Я никогда не приходила к нему с Симоном, но однажды он попросил показать его. Эрар едва взглянул на мальчика и тут же знаком велел увести. Через несколько недель всё же повторил свою просьбу. В возрасте Симона дети меняются быстро. Могу догадаться, что он высматривал в его личике. Мне-то давно уже было всё видно и с каждым днём становилось всё яснее. Однажды днём — Симона только что увели — Эрар пристально посмотрел на меня. Ну, я всё ему и сказала: как вы старались сохранить ему верность до самого последнего момента, и что это я сама во всём виновата, и что вы предлагали мне снадобья, чтобы всё осталось между нами и его репутация не пострадала. Я сказала, что он может отказаться от Симона, который не имеет права носить его имя. Сказала, что отошлю его в Англию, там за ним присмотрит мой отец. Что же касается меня лично, закон в любом случае на его стороне. Но Эрар только закрыл глаза, что означало — он желает остаться один. Я думала, что больше он никогда не захочет увидеть Симона, но ошиблась: прошло много дней, и он опять попросил привести его. Симону было тогда три года — вы видели его руки? Эрар прошептал, чтобы я подвела его поближе — ясно зачем. Я вложила ручку Симона в его ладонь, он повернул её ладонью вверх и внимательно вгляделся. «Он мог убить Огюста», — сказал он и заплакал.

Поднявшись на нетвёрдых ногах, Филипп разжал её пальцы и отошёл к окну. Через неплотно прикрытые шторы из зала доносились звуки музыки — это бродячий певец перебирал струны и что-то напевал. На нижних нотах голос его почти замирал. Филипп рассеянно слушал.

Повернувшись к нему, Маргарэт продолжала:

— Ни одна душа на свете, кроме вас, меня и Её Высочества герцогини, не знает, что Симон — ваш сын. Эрар признал его по собственной воле. Он для того и призывал его незадолго до кончины, чтобы в присутствии всех благословить его как сына и наследника. — Щёки её слегка покраснели. — Он понимал, что я снова выйду замуж. Симон слишком юн, чтобы распоряжаться таким огромным наследством. Передавать его под чью-нибудь постороннюю опеку слишком опасно. Опекуном должен быть мой будущий муж, которому после заключения брака по закону переходит и моя часть наследства.

— Понимаю, — напряжённо произнёс Филипп. Они были в противоположных концах комнаты. Потоптавшись немного на месте, он подошёл к Маргарэт, сел рядом и привлёк её к себе. — Я беден, Мэг. Даже больше чем просто беден — у меня вообще ничего нет, понимаете? Только то, что на мне, да ещё несколько крон, на которые я сейчас живу и которые понадобятся мне, чтобы добраться до Англии и вызволить Фрэнсиса. Это всё, что у меня есть, остальное пропало. Нельзя вам выходить за такого, как я, при вашем-то положении…

Маргарэт потрогала шины, пробежала своими нежными пальцами по толстой повязке на руке Филиппа.

— Вы поранили себе руку, милый.

Он сидел, прижавшись к её груди, и она никак не могла заставить его поднять взгляд.