Война Алой и Белой розы

Ему казалось, что прошли столетия, и теперь, в другую эпоху, он почувствовал у себя на лице чьё-то прикосновение. Доспехов на нём как будто уже не было. Под голову подложена подушка, и, хотя плечо по-прежнему горело, острая, нестерпимая боль прошла. Хорошо, хоть так. С величайшей осторожностью Филипп пошевелился и с удивлением почувствовал, что хотя бы одна рука — правая — действует. Передохнув немного, он сделал над собой новое усилие. Обманчивое чувство отстранённости окутало его, словно облако, но не удержалось — рассеялось. Отзвуки голосов назойливо стучались в дверь его помрачённого сознания и наконец оформились во что-то конкретное и реальное.

— Вроде приходит в себя. — «Голос Перси!» — смутно пронеслось в его мозгу. — Филипп? — На сей раз голос раздался прямо над головой. Теперь уж ошибки не могло быть. Филипп раскрыл глаза.

Пламя свечей, прорезавшее мглу, всё ещё царившую снаружи, резко ударило в глаза. Склонившееся над ним лицо наконец-то попало в фокус. Филипп натолкнулся на обеспокоенный, вопрошающий взгляд и попытался подняться на локте.

— Фрэнсис, какого дьявола?.. — Воспоминание затрепетало и вонзилось в него, как живое. Поддерживая Филиппа за голову, Фрэнсис положил её на подушку.

— Лежите спокойно. У вас в плечо на три дюйма[76] стрела вошла. Так что пока врач не придёт, не шевелитесь. Вот вино, отхлебните немного.

Налив вина из бутылки, стоявшей на комоде, Фрэнсис протянул Филиппу бокал. Тот отхлебнул и с минуту полежал, прикрыв правой рукой глаза.

— Верно, древко сломалось, когда я упал? — заговорил Филипп. — Удачный получился выстрел для кого-то; я сразу почувствовал, как ослабла застёжка под мышкой, и всё гадал, как долго ещё она продержится.

Филипп отнял руку от глаз. Фрэнсис вернулся к занятию, от которого кузен оторвал его: он снимал с него толстые, но протёртые почти до самых наколенников рейтузы, предохранявшие кожу при верховой езде. Не останавливаясь, он раздражённо заметил:

— Что за идиот у вас в оруженосцах? Нельзя же так туго затягивать. Удивительно, что вы ещё что-то ощущаете.

— Да вроде ощущаю. А где он, кстати?

— Если вы говорите о краснощёком малом, что старался освободить вас от сбруи, то я послал его к своему слуге, пусть за лошадьми присмотрят. Этот дурак, между прочим, собирался вытащить из-под вас одеяло, вид крови ему не понравился, видите ли. Да, слуги у вас могли бы быть и получше, кузен.

Впрочем, сказано это было беззлобно, Фрэнсис не хотел, чтобы возникали какие-то вопросы. Немного помолчав и глядя на повёрнутое к нему в профиль лицо, Филипп негромко спросил:

— Так, стало быть, вас кто-то сопровождает? Слава Богу! А я-то боялся, что лорд Тэлбот отошлёт вас из Глостершира одного, всего лишь благословив на прощанье да пожелав поскорее встретиться со мной.

Наклонившись за чем-то, Фрэнсис коротко ответил:

— У меня не было случая переговорить с лордом Тэлботом. С самого дня святого Мартина[77] я жил в Линкольншире, в поместье Бомона.

— Вашего дядюшки? Боже мой! — Филиппу приходилось слышать о виконте. Фрэнсис в ответ улыбнулся.

— Да. О, мне-то он желает добра, хотя нрав у него остался таким же крутым. Остаётся посочувствовать тётушке. Но он собирался, как только закончится эта заварушка, — Фрэнсис коротко кивнул на откинувшийся полог палатки, — отправить меня во Францию на обучение; ну вот, я три дня назад, прихватив пару его жеребцов, и удрал. Мальчишка-конюх застал меня, когда я седлал коня, я и велел ему отправляться со мной — мир повидать. Вы не найдёте для него место в Уиллоуфорде, Филипп? За лошадьми он ухаживает хорошо. Что же касается меня, понятия не имею, какие у короля на этот счёт планы.

— Ну, для начала, я полагаю, десять ударов плетьми за конокрадство. — Филипп с трудом повернулся на другой бок.

Кругом валялись доспехи, использованные бинты, рваные рейтузы, на этом фоне как-то странно смотрелся серебряный кубок, из которого Филипп пил вино. Неожиданно он сообразил, что лежит в палатке Ричарда.

— Да нет, это же Бомоновы животины, — растягивая слова, проговорил у двери Перси. — Ведь милорд виконт слишком уж рьяно занимался делами короля Ланкастера. Он был рядом с графом Оксфордом. Теперь-то уж, наверное, они далеко от Барнета и всё никак остановиться не могут.

Сквозь тупую боль и ужасную усталость пришло воспоминание.

— Так, стало быть, мы победили? — едва слышно произнёс Филипп.

Перси громко расхохотался. Он стоял у входа в палатку и смотрел на редеющий туман. Но при этих словах резко обернулся и подошёл к койке.

— Это уж точно, друг мой. Нам повезло. Люди Оксфорда, возвращаясь из Барнета, заблудились в тумане и выпустили свои стрелы не по нашему войску, а по левому флангу Монтегю. Ну а его люди, которые и так-то не слишком обожали оксфордцев, закричали, что их предали, и поднялся целый бедлам, они начали стрелять друг в друга. Тут подоспели наши резервы, и всё было кончено. — Перси весело подмигнул товарищу. — Большой день для Йорка, Ловел, и, право, я не отказался бы быть на месте человека, спасшего жизнь герцогу Глостеру. Награда не заставит себя долго ждать.