Война амазонок

Герцогиня шла вперед, опустив глаза. Вдруг она остановилась и, как бы под влиянием вдохновения, подняла голову и мысленно воскликнула: «Он сам хочет быть королем!.. И я должна ему помочь!» – добавила она с энергичной решимостью.

Герцогиня Монбазон опять направилась к танцующим, обдумывая, какими действовать средствами. Вдруг перед ней очутился герцог Лонгвилль, глаза его улыбались, губы сложились сердечком, на щеках – заметный слой румян, и волосы черные, как у юноши.

– Герцогиня, вы даже не замечаете вашего преданнейшего раба? Еще шаг, и вы готовы были топтать ему ноги, как давно уже привыкли топтать его сердце? – сказал старый герцог с юношеской пылкостью.

– Вы здесь, герцог? – сказала она с притворным гневом. – А я думала, что вы остались в Гаврской крепости.

– Ах! Вы коварная женщина! Это вы все гневаетесь за то, что я в первую же минуту не бросился к вашим ногам и не у вас первой был с визитом.

– А хоть бы и так, разве мала причина?

– Совершенно справедливо, вы имеете полное право прибить меня, но прежде вы должны выслушать меня.

– Мне некогда, но если есть важное дело… Тогда говорите.

– Говорить о важных делах с первой красавицей при дворе!

– Вы не сказали бы этого при моей прекрасной неприятельнице.

– Перед моей женой? Нет, сказал бы то же даже перед королевой, которая приняла ее сторону против вас.

– Какая неблагодарность с вашей стороны.

– Правда, королева виновата в отношении вас, но умалчивая об этом, я могу поклясться, что герцогиня де Лонгвилль ничего против вас не имеет.

– Это очень любезно с ее стороны.

– После того, что вы сделали для нас.

– А вы знаете это?

– Да, и не ваша вина, если не удалось тогда убить кардинала.

– Это она вам сказала?

– Она сама, и еще прибавила, что не понимает, какая была бы для вас выгода в смерти кардинала.

– Выгода всякого верноподданного, служащего королю и Франции.

– Старая песня! Не уверить вам в вашем бескорыстии такого закаленного политика, каков ваш покорнейший слуга.

– Поневоле женщинам приходится браться за политику, когда погибают их мужчины.

– Ого! Да вы, герцогиня, сделались глубокомысленным дипломатом, и мне остается пожалеть, что у вас с моей женой есть спорные пункты, а то вам не худо было бы соединиться. Дела пошли бы успешнее.

– Я и сама так думаю. Как только коадъютор станет первым министром, все спасено, и Мазарини навеки изгнан.

– Коадъютору не бывать министром. Принц Кондэ не сделает такой ошибки.

– Разумеется, принцу Кондэ не сделать того, что уже сделано.

– Но коадъютор еще не министр…

– Будет.

– Уж за это я поручусь, что не будет.

– Послушайте, герцог, мне остается только дивиться, неужели и принц Кондэ допускает, чтобы и его, как всех вас…

– Что же такое делают со всеми нами?

– За нос водят.

– Объяснитесь, герцогиня, объяснитесь!

– Нет, покорно благодарю! Я и без того далеко зашла.

– Что всех нас, мужчин, больше или меньше, за нос водят, на это я, пожалуй, соглашусь, но чтобы моя жена не замечала, что нас надувают, уж это извините!

– Вашу жену страсть ослепляет, что же тут удивительного, если она не видит обстоятельства с настоящей точки зрения?

– Еще раз заклинаю вас, герцогиня, если мы находимся на краю пропасти, протяните нам руку.

– Я не сомневаюсь, что принц Конти не участвует в заговоре. Он такой рыцарь в душе! Он так молод, страстен, честен. Нет! Он ни за что на свете не согласится на такую роль.

– На какую же?

– Неужели же истина не проникла сквозь стены вашей темницы в Гавре!

– Признаюсь, очень много важных событий произошло в Париже, которые, по странной небрежности наших агентов, не были доведены до нашего сведения.

– Так слушайте же: я уверена, что коадъютор будет первым министром, как только Шарлотта де Шеврез сделается принцессой Конти.

– О! Небо, что это значит? О боги?…

– Рассудите хорошенько, герцог, и увидите, что для меня прежде всего существуют интересы короля и Франции, потому что для их пользы я не пожалела погубить молодую прелестную особу, которую случай сделал моей внучкой. Я погубила ее во мнении вашем и принца Кондэ, от которого, конечно, вы ничего не скроете.

Герцог де Лонгвилль стоял ошеломленный, а госпожа Монбазон ушла от него, величественная и торжествующая, что ей удалось нанести второй удар семейству Кондэ, к которому она поклялась питать беспощадную ненависть.

У самых дверей она была задержана блистательной толпой царедворцев, теснившихся у входа, чтобы полюбоваться Шарлоттой Шеврез, танцевавшей с принцем Конти. В эту минуту столкнулась с герцогиней Монбазон дама в маске, видимо встревоженная и отыскивавшая кого-то. Ее костюм поразил герцогиню.

Это то черное домино, с которым разговаривал волшебник, которое было узнано маркизом Жарзэ. Светло-русый локон выглядывавший из-под капюшона…

«Герцогиня Лонгвилль!» – подумала она, глубоко вздохнув от радости, что случай подставил неприятельницу под ее удары.

Дрожащей от волнения рукой она схватила за руку свою соседку. Та посмотрела на нее с гордым негодованием, будто оскорбленная такой вольностью. Но герцогиня Монбазон выдержала молнию гневного взгляда с самоуверенностью женщины, решившейся на любой скандал.