Война, блокада, я и другие…

                       Память

Я меньше взрослых помню о блокаде,

Но и о малом тяжко вспоминать…
Мы пухли с голода и мерзли в сорок первом…
Возможно ль страх словами передать…

Он был неузнаваемый, мой город,

Продрогший и голодный, как и все.
За ним, как и за мною, гнался голод,
И смерть держала нас на поводке.

Как одиноко в ледяной постели

Пережидала я тягучесть дня,
А метроном все щелкал в изголовьи,
За каплей капля, голову долбя.

Или вещал эфир в голодный разум,

Как в чью-то честь был дан обед в Кремле…
И рыбий жир, кусочек Хлеба с солью
Мерещились на праздничном столе.

Что знала я о праздничных обедах?

Мой праздник — Хлеб да кружка кипятка,
Огонь в буржуйке да еще пластинка
На старом патефоне… иногда…

О чем еще? Как суп собачий ела?..

Тот, что из жалости соседка принесла?
Или о том, как карточки украла
Родная тетка, бросивши меня?

Еще о чем? Как крыса Хлеб мой съела,

Припрятанный в кастрюльке на обед?
Да мало ли, да мало ли их было,
Больших и малых тех недетских бед…

Да разве мне одной они достались…

Да разве я одна хотела есть…
Но где-то рядом сытно жили люди,
Поправшие гражданский стыд и честь.

Но что им был мой детский плач голодный…

Мой серой кожею обтянутый скелет…
И тысячи от голода умерших…
Зато в Кремле был праздничный обед…

Зато за стенкою или в соседнем доме

Жил припеваючи, не зная наших бед,
Какой-нибудь торгаш или начальник…
И у него был праздничный обед.

Они своим куском не поделились…

Нет! Не своим! МОИМ! ТВОИМ! ЕГО!
И сытые прошли по многим трупам.
Как мародеры или воронье…

Они нас предали, отдав на поруганье

И Ленинград, и жителей его —
Блокаде, смерти, страху и морозу…
Проклятье им! И вечное клеймо.

Я не прощаю им и им подобным

Воинственно скупую сытость их.
Как и враги, они нас убивали,
С голодными куска не разделив.

Да что им наше горькое прощенье…

Им, сытым, не понять голодных нас…
Но вспомнит ли когда-нибудь Отчизна
Детей блокады… их предсмертный час?

Мы вырастим, состаримся, кто выжил,

И пронесем с собою память лет —
Холодных, страшных, горьких и голодных,
Больших и малых тех блокадных бед…

Нет оправданья нашим дням блокадным,

Нет оправданья всем, кто ел за нас…
Пресыщенности сытой и бесчестной,
Предавшей ленинградцев в смертный час…

Война

Я с детским садом на даче в Сиверской. Дача стоит на высоком берегу реки Оредеж, и к ней спускается длинная деревянная лестница. Места дивные, и детская Душа моя живет восторгом этого прекрасного мира. Мне просто хорошо и спокойно, хотя тогда я этого объяснить не могла. Я просто жила и радовалась, как все дети кругом.