занятия по консервации продуктов с участием жен своих друзей-сервайвалистов, считая, что это неплохо придуманный ход, как можно получить у них консультации насчет консервирования на год вперед. К несчастью, это оказалось сопряжено с невероятным количеством труда и затраченных усилий. Когда все разошлись по домам, и в доме все убрали, изнуренная Пегги с кругами под глазами усадила его, чтобы устроить ему «разговор». Кое-кто из его приятелей уже предупреждал его о возможности такого «разговора». «Когда дойдет до этого, считай, что у вас наступили последние денечки вашей совместной жизни», сказал один из них. «И тогда вряд ли уже можно будет что-то сделать, чтобы спасти ситуацию». Когда он это сказал, глаза его были преисполнены горечи. Но Том был полностью уверен в ней и в себе, или, по крайней мере, он так считал, - до этого вечера после этого самого консервного погрома. «Том», сказала Пегги, с текущими по щекам слезами. «Я по-прежнему тебя люблю. Но жить вот так я просто не могу, это меня убивает. Я вижу, как старею, я нахожу у себя седые волосы. Том, а мне ведь только двадцать семь. Посмотри на меня! Посмотри на мои руки!» Она показала ему их - они были похожи на руки его мамы, огрубевшие от труда, шишковатые в суставах пальцев, окрашенные свекольным соком, с обломанными ногтями. «И я хочу, чтобы у наших детей были друзья. Я хочу, чтобы они ходили в школу, как ходили в нее мы». Она отвернулась от него, кусая губы. «А я не учительница, я к этому не подготовлена. Я боюсь, что неправильно их учу. И ради бога, сейчас не 1862 год! Мне нужна вода из крана, ванная, стиральная машина! Я заслуживаю того, чтобы жить в двадцать первом веке, как все, а не в стране третьего мира, которую мы сами для себя создали!» Он вспомнил слова своего друга, и по спине его пробежал холодок. «И что же ты хочешь?», спросил он ее. «Я хочу, чтобы мы переехали в город, устроились на работу и жили как нормальные люди». Он покачал головой. Он вспомнил, как он был этим поражен, тупо, до оцепенения. «Милая, тот образ жизни, о котором ты говоришь, долго не продлится. Это лишь вопрос времени». Она вскочила и нависла над ним, и казалось, пришла в ярость. «Никакой катастрофы не будет!», закричала она. «Нет ни малейших оснований думать, что это так! Сегодня, когда все страны демонтируют эти свои бомбы, мы будем жить в безопасном мире. А пока ты
тут ждешь самого худшего,
я
работаю так, что загоняю себя досрочно в могилу! Нет уж, хватит! Или ты завязываешь с этой своей херней, и немедленно, и переезжаешь в город
вместе со мной, или я еду одна! Давай, что тебе дороже, что ты выбираешь?»
«И я смотрел ей вслед, когда она уехала отсюда вместе с детьми. Я смотрел на это, и
словно что-то умерло у меня внутри».
Она с детьми переехала в дом своих родителей в городе, и он навещал их раз в неделю, и она разрешала ему забирать детей через выходные к себе. Они даже не развелись, но он полагал, что это всего лишь вопрос времени, и рано или поздно вокруг нее станет виться кто-то другой.
Похоже, теперь этого уже не произойдет. «Ну, хорошо хоть у конца света виднеется
какое-то слабое светлое пятно» , подумал Том. Он взял пистолет; винтовка его уже
лежала у него в старом его ЛендРовере. Он понимал, что придется ее сильно уговаривать, чтобы заставить ее отправиться вместе с ним, и он надеялся, что это не слишком испугает детей. Ее родителям это тоже не понравится.
«Ну что ж. Значит, она на какое-то время решит, что я рехнулся. По крайней мере, у нее
хоть будет шанс». И дети будут спасены. Он знал, что Пегги ради Джейсона и Лизы
пойдет на все. И он тоже.
Том старался держаться подальше от дорог и поехал проселками к Лартону, где ждала его семья, это была такая маленькая деревушка, что на большинстве карт она вообще была не
отмечена. «Ну, таково уж ее представление о «переезде в город» , подумал он.
«Грёбаный Лартон, засекреченный центр подавления свободной мысли Кукурузо-Ландии».
Один раз, увидев дорогу, он остановился и осмотрел ее в бинокль. По ней летели машины, и их владельцы явно потеряли над ними управление. Один мужчина в тщетных усилиях колотил кулаком по боковому стеклу.
Рот у Тома скривился. «Должно быть, запаниковал» , подумал он. Мужик добьется лишь
того, что сломает себе руку. Даже если он действительно разобьет стекло, эта его машина гонит со скоростью, должно быть, девяносто миль; и он не сможет из нее выпрыгнуть.
«Оказаться правым - удовольствие намного меньшее, чем я думал. Черт, хотелось бы
мне действительно быть безумным, каким меня все и считают».