Война Чарли Уилсона

Ризонер, отец нескольких сыновей, поработавший репортером во Вьетнаме, хорошо знал, что такое горечь поражения. Он упомянул о тринадцати тысячах советских солдат, уже погибших в Афганистане, и спросил, не испытывает ли Уилсон «если не сочувствие к русским, то хотя бы понимание того, что им довелось пережить, когда они столкнулись с непонятным противником, получавшим оружие и снаряжение неизвестно откуда».

Некая мощная сила всколыхнулась в душе Чарли Уилсона в тот момент, когда он стоял на залитой солнцем площадке — высокий, загорелый, с афганскими равнинами на заднем плане и Хайберским кряжем вокруг него. Теперь он обращался ко всей Америке. С его точки зрения более важная статистика заключалась в том, что сто тысяч советских солдат по-прежнему находились в Афганистане, а три миллиона афганцев ютились в лагерях беженцев в Пакистане, и никто не знал, сколько людей умерло от насилия, нищеты, голода и холода. Его речь звучала почти угрожающе:

— Никто не может радоваться той боли, которую здесь испытал двадцатилетний паренек из Ленинграда. Никто не радуется его смерти, потому что он не имел к этой войне никакого отношения… Но, Гарри, в моем округе было сто сорок семь похорон, — добавил он, имея в виду своих избирателей, погибших во Вьетнаме. — Сто шестьдесят семь ребят из Восточного Техаса погибли в моем маленьком избирательном округе. Они тоже не имели ничего общего с теми, кто развязал войну! Я рад, что мы отплатили русским их же монетой, и думаю, большинство американцев разделяют мое мнение. Советский режим должен был получить урок и получает его даже сейчас, когда мы говорим с вами. Теперь они окапываются перед последним боем, но им суждено проиграть, и мне это нравится!

Последние слова были произнесены с такой ветхозаветной пылкостью, что Чарли напоминал моджахеда, разглагольствующего о возмездии для неверных. Ни один американский политик уже двадцать лет не говорил ничего подобного. Патриотическое рвение времен холодной войны настолько устарело, что звучало как откровение. Оно не имело ничего общего с текущей доктриной зарубежной политики США, которая призывала к сдерживанию коммунизма без крупных побед или поражений. Уилсон представил новую концепцию. Это была не Корея с тридцатью тысячами американцев, погибших за демаркационную линию, которая в конце концов осталась на том же месте. Это был не Вьетнам, не залив Свиней и не кошмарная ситуация с ядерным противостоянием на Кубе. Но самое главное — это была не опрометчивая и плохо организованная тайная война в Никарагуа, которая закончилась скандалом. Это была победа, и Уилсон не проявлял христианского милосердия к поверженному противнику.

Миллионы зрителей, впоследствии посмотревших фильм, не имели представления о том, как глубоко Америка завязла в Афганистане, и лишь немногие слышали о конгрессмене Чарли Уилсоне. Для тех, кто слышал его слова, произнесенные перед камерой на Хайберском перевале, Уилсон должен был выглядеть как карикатурный персонаж из фильмов о Джоне Уэйне, жаждущий коммунистической крови.

Но Чарли не смог бы расшевелить нацию такими черно-белыми аналогиями. Его побуждения и движущие силы имели гораздо более глубокую причину. Центральное место в его жизни занимала старомодная вера в миссию своей страны, в духе фразы президента Кеннеди «платить любую цену, вынести любую ношу» или афганского лозунга «живи свободно или умри как собака». Эти голоса юный Чарли слышал по радио в Тринити, когда Черчилль обращался к соотечественникам во время битвы за Британию, а Рузвельт поднимал американцев на борьбу с нацизмом. Мать с детства учила его защищать угнетенных, поэтому он не мог пройти мимо беженцев, дрожавших в палатках, и храбрых воинов, бессильных в борьбе с небесными демонами.

Именно поэтому Чарли Уилсон приложил все силы, энергию и мастерство к тому, чтобы Советская армия потерпела поражение. Но Гаст Авракотос тоже был прав насчет своего старого друга. Чарли делал это ради удовольствия, ради экзотики и потому что в конце он смог превратить афганскую операцию в «свою войну» и даже предстать перед съемочной группой на Хайберском перевале в образе простодушного американского патриота.

По правде говоря, после окончания съемок команда «60 минут» находилась в некотором замешательстве. Кто такой этой конгрессмен и что о нем может подумать нормальный мыслящий человек? В какой-то момент после завершения работы в Афганистане Питер Хеннинг ехал вместе с продюсером в кузове грузовика, забитом пулеметами и моджахедами. «Знаешь, Джордж, у тебя есть большая проблема, — сказал он. — Раньше мне не доводилось видеть ничего подобного. Ты можешь превратить Чарли Уилсона в величайшего героя или в полного клоуна… все зависит от того, как ты смонтируешь картинку».

Это было лучшее резюме всех пятидесяти пяти лет жизни Чарли Уилсона до настоящего момента. Люди всегда относились к нему подобным образом, и нечто странное начало твориться с ним в Вашингтоне, пока русские продолжали свое отступление, а он ждал, чем все закончится.