Война чувств

— Нет, просто папа работал секретарем горкома партии, к нам приходила женщина, убиралась, готовила.

— А мать?

— Она преподавала в авиаучилище. Ну, в том самом, которое Гагарин окончил.

— И ты теперь выносишь мусор у нас?

— Я вам так благодарна, Валентина Васильевна, за то, что есть Жорка. Я его очень люблю.

— Вот так, да? А он мне ничего не сказал, ну дурак! А чем теперь твой отец занимается? Горкомов-то давно уже нет.

— Он стал бизнесменом, как Жора. Только… у него дела идут хорошо, на «мерседесе» ездит. Он скоро приедет к нам в гости, вы не возражаете?

— Да что ж тут… На «мерседесе»? Ну пусть приезжает. Ты чего хочешь?

— Вычитала рецепт обалденного омлета. Можно мне приготовить всем завтрак? Я думаю, и вам, и Петру Ивановичу понравится.

— Ну давай посмотрим, что ты за штучка такая… оренбургская принцесса!

— И где его черти носят, этого Жорку?

— Ой, Валентина Васильевна, он же делами занимается, магазинами своими.

— Мог бы позвонить… не мне, а своей красотуле. Ты что тут делаешь со своим брюхом? Иди смотри телевизор!

— Нет, Валентина Васильевна, мне нужно двигаться. Давайте приготовим азу по-татарски с солеными огурцами, Жора очень любит, и Петру Ивановичу нравится.

— Это верно, мне нравится, как Лера готовит.

— Ей нельзя стоять у плиты! Лера, деточка…

— Ну, Валентина Васильевна…

— Валя, ты не обижайся, но азу у Леры получается замечательное. Ты ей помогай.

— Варвар! Давай, детка, раз они так считают, командуй.

— Ой, Жорка! Здорово, что ты пришел, а мы с Валентиной Васильевной азу приготовили, вкусное — пальчики оближешь.

— Не сомневаюсь. Это тебе цветы, а это, мам, тебе.

— Это мне? Такие розы — мне?..

— Тебе, тебе. Лерке точно такие, у меня ведь две любимые дамы, обеим — цветы.

— Жорка… Лера, доченька…

— Не плачьте, Валентина Васильевна, все хорошо.

Тогда она первый раз назвала ее дочкой. И это было приятно слышать. Они были хорошие люди, они стали ей вторыми родителями, хотя и первых она не забывала. Но Валентина Васильевна стала не только свекровью и второй матерью, но и настоящей подругой. Это проявилось, когда родилась Анфиска и они вместе нянчились с капризной девочкой. Бывало, и ссорились, но по-родственному.

Она хотела настоящую, дружную семью, такая и получилась, вместе им было не скучно и не тесно, а когда Жорка купил отдельную квартиру, Валентина Васильевна упросила ее оставить Анфиску у них. Не хотелось, что это такое — при живых родителях девочка воспитывается у деда с бабкой, но Лера согласилась, потому что чувствовала: Анфиска для них теперь главный смысл жизни. Благодаря Анфиске они по-прежнему были дружной семьей и радовались, когда собирались вместе.

И что же теперь? Она рискует потерять не только мужа, любовника, любимого, но и всю свою семью. Именно свою, не так-то просто было ее создать, и обиды случались, и властный характер Валентины Васильевны давал о себе знать, но — создала! Именно она, свою большую, замечательную семью.

Потерять ее смерти подобно, так по крайней мере казалось.

Что ж он не звонит-то? Самой позвонить? Нет. Она ни в чем не виновата перед мужем. Она готова рассказать ему то, что не обязана рассказывать. Но пусть позвонит.

— Ирина Матвеевна, зайдите, — сказал Епифанов, нажав кнопку селектора.

Пожилая секретарша тотчас же явилась.

— Этот Бородулин доконал вас, Георгий Петрович, — сказала она. — Два часа говорил тут. Извините, конечно, но это уж слишком. Вы сегодня совсем не отдыхали.

— Дела, Ирина Матвеевна, дела. Бородулин нашел нам отличное вино в Молдове и отличную свинину в Беларуси. Скоро будут поставки, посмотрим. Если все нормально со свининой, можем все-таки взяться за колбасное производство. Цена меня устраивает.

— Цена-то, может, и хорошая, но там же радиация.

— Проверим, каждую тушу проверим. Если что не так — Макс пожалеет об этом. Но он меня никогда не обманывал. Ирина Матвеевна, скажите, пусть принесут со склада бутылку водки «Русский стандарт». Пожалуйста. Понимаете, на день рождения пригласили.

— Понимаю, Георгий Петрович. Сейчас скажу. Только не очень-то празднуйте день рождения, вам отдохнуть нужно, выглядите очень уставшим.

Никто другой не мог сказать такое хозяину. Попробовали бы только Тарасов или Угрюмов! Да они и пробовать не осмеливались. А Ирина Матвеевна могла. И Епифанов был благодарен ей за искренность. Кто-то же должен честно сказать, как твои дела, как ты выглядишь и что за люди тебя навещают, заслуживают они доверия или нет.

— Я постараюсь, Ирина Матвеевна, — с улыбкой сказал Епифанов. — Спасибо вам за заботу.

Через десять минут секретарша поставила на стол перед Епифановым бутылку водки, которая стоила не меньше, чем хороший коньяк. Но с такой он и намеревался приехать к Алесю.

— Спасибо, Ирина Матвеевна. Я пошел. И вы тоже собирайтесь домой.

— Будьте осторожны, Георгий Петрович, на улице темно уже стало.

— Первый раз темно, что ли?

— Может, и первый, — упрямо сказала старушка. — Только вы сперва скажите охранникам, пусть посмотрят на стоянке, нет ли чего подозрительного.