Война глазами ребенка

Сняв с дяди Алексея шинель, он расстелил ее перед могилой на площадке. Засунув руки под его тело и поднатужившись, он рывком приподнял его и быстро опустил на шинель. Затем засунул руки дяди Алексея в рукава шинели и застегнул ее. Выпрямившись, он удовлетворенно сказал:

– Ну, все, Алексей. Теперь ты воин, в форме. Правда, не все по уставу, но не на парад отправляешься. Сложив его руки на груди, он позвал меня:

– Ну, давай, внучок, прощаться. Становись рядом со мной. Прокашлявшись, он начал не то говорить, не то петь, старательно выговаривая слова:

Успокой, Господи, душу усопшего раба твоего Алексея
И прости ему все прогрешения вольные и невольные.
Он до конца выполнил долг воина, не посрамил нашей
Веры, следуя заветам наших предков. Прими его,
Господи, в свое Царствие Небесное. Аминь.

И уже от себя, перекрестившись, добавил:

– Прощай, Алексей. Ты сделал все, что мог. Теперь наш черед. Будем держаться.

Всхлипывая, но стараясь подражать деду, я проговорил:

– Прощай, дядя Алексей. Мы тебя будем помнить.

После этого прощального обряда дед спрыгнул в яму и, пододвинув тело к самому ее краю, быстро опустил его на дно. Потом, взяв оставшийся наверху лапник, накрыл им лицо дяди Алексея, руки и ноги, а сбоку положил его суковатую палку. Выбравшись наверх, он бросил в яму горсть земли. Я сделал то же самое. Потом, взяв лопату, начал засыпать ее.

Очень скоро яма была засыпана, но песок еще оставался. Воткнув в него лопату, дед вытащил из-под сена зеленый брус и попросил пилу. Мы отпилили от него небольшую часть, длиной примерно в метр и сделали еще два надреза в оставшемся длинном куске. Затем дед выдолбил топором углубление в месте надрезов и вогнал туда более короткую часть бруса. Получился крест.

– Ну, вот, внучок. Теперь будет все по-христиански.

Он воткнул его в песок, в конце могилы, в ногах у дяди Алексея, а потом быстро набросал холмик. Со стороны казалось, что он всегда был на этом месте – с зеленым крестом, возвышавшимся над ним.

– Ну, все, внучок. Мы свой долг выполнили. Думаю, что Алексей на нас в обиде не будет.

Назад мы возвращались, усевшись на телегу. Солнце светило уже вовсю и навстречу нам неслись привычные звуки пробуждающегося поселка. Сначала мы молчали, но потом я спросил:

– Дедушка, а кем был дядя Алексей?

– Насчет чина не знаю, но по тому, как говорил, как держался, – навряд ли из рядовых.

Потом, немного помолчав и что-то припомнив, добавил:

– Должно быть, комиссар был: власть над людьми мог заиметь через слово, да и взгляд широкий имел. Это я в нем сразу определил.

И здесь я не выдержал и задал вопрос, который давно вертелся у меня на языке:

– А как же крест?

– А-а-а, – протянул он. Потом пожевал немного губами и махнул рукой:

– Да все одно – наш он, русский. Мы своих хоронили в Германскую под такими же крестами, только обструганными, белыми. Надо было бы и этот обстругать, да видишь, как все в спешке делалось. Даст Бог – обстругаем.

Потом добавил к сказанному:

– Да и крещеный он был. Как я, как твои отец и мать. Все мы одной веры – православные. Вот вы только… Да и вы, думаю, когда-нибудь воссоединитесь с нами.[2]

После неожиданной смерти дяди Алексея и его тайных похорон дед как-то построжел, стал задумчив и менее говорлив. По-видимому, эта встреча и ее печальный конец привнесли в него что-то новое, приоткрыли какую-то сторону жизни, принять которую сразу, без мучительных размышлений он не мог. Однако вскоре другие заботы и дела отвлекли его от случившегося, да и меня тоже, хотя окончательно освободиться от ощущения потери человека, ставшего в одночасье близким нам, мы долго еще не могли.

Зеленый крест над небольшим холмиком в сосоннике, так и не обструганный, простоял до осени 1943 г. Я часто приходил к этому месту, а однажды нарисовал на перекрестьи красным карандашом звезду. Я не сказал об этом деду, но, думаю, если бы он узнал, то не стал бы меня ругать.

А осенью 1943 г. после длительных и тяжелых боев, связанных с форсированием Сожа, на месте сосонника не осталось ни одного дерева. Все это пространство было изрыто траншеями, перепахано воронками от взрывов снарядов и мин. Исчез и зеленый крест. Может быть, в него попал снаряд, а может быть, он был использован в качестве подручного средства при переправе через Сож. Как бы то ни было, но, думаю, что дядя Алексей в этом сражении, наконец, соединился со своими. С теми, кто при форсировании так и остался лежать на этом берегу.

Последний окруженец

Заканчивался октябрь. По ночам в окно больше никто не стучал. Мы думали, что дядя Алексей был последним из окруженцев, зашедшим в нашу хату, но ошибались. Оказалось, что последним был не он, а наш отец.