Война и люди

Старик Данилов был снайпером в части. Он сказал: «Попробуем…» Поставил на сто шагов спичечный коробок и лег рядом со мною. Пять раз подряд надо было попасть. Пять раз я и попал. Данилов был из горьковских охотников. Седой уже, зубов половины нет, а глаз как у коршуна. Подарил он мне в первый же день знакомства пристрелянную винтовку. Я к ней добыл десятикратный прицел оптический. С этой винтовкой и войну закончил. Кое-кто смеялся: «Командир, а с винтовкой в разведку». А я за полверсты, бывало, держал фашиста на мушке…

Два хороших снайпера на открытом месте двум сотням солдат не дадут подняться. За деревню Россолай, помню, был у нас бой. Фашисты обозлились, идут прямо в лоб по открытому месту. Даю команду: «Никому не стрелять!» Ложимся с напарником и через стекла прицела выбираем по одному. Надо сказать, немцы воевали с умом. Перехитрим, бывало, фашиста — в своих глазах вырастаем. Но это были девять глупых атак. Я тогда раз тридцать с лишним стрелял. По существу, вдвоем и не отдали деревню…

За офицерами на первой линии мы охотились в паре с Даниловым. Была у нас и схватка с фашистским снайпером. Стояли под деревней Бочканы. Житья не дает этот снайпер. Двух командиров достал, начальника разведки дивизии Бережного — прямо в висок. На второй день после этого подходит ко мне подполковник-артиллерист:

— Покажи-ка передний край.

— Тут, — говорю, — нагибаться надо — снайпер работает.

— Ну, Шубин, зря, выходит, говорят о тебе. Трусишь.

— В перископ, — говорю, — надо смотреть.

— Брось мудрить.

Стоим. Я артиллеристу кивком головы показываю, где что. Вдруг — раз! У подполковника голова набок. Прямо в глаз пуля. Молодой еще был…

В тот же день мы с Даниловым залегли караулить фашиста. До вечера пролежали — не обнаружили. Еще день лежим — не обнаружен. Каждый бугорок, каждый сучок на деревьях глазом обшарили. На третий день Данилов указал на развилку дальней сосны. Старика одолевал кашель, и я остался один.

Снайпера не видно. Сколько я ни глядел — негде быть ему, кроме как в развилке этой сосны. «Дождусь, — думаю, — будет же когда-нибудь спускаться на землю». Дождался. Под вечер, вижу, спускается снайпер, винтовку бережно держит…

Каким-то очень знаменитым снайпером оказался. Пленный потом рассказывал: «В Германию хоронить повезли…»

«Минёры»

«Два раза ходили — и все впустую: нет «языка»! Генерал, помню, вызвал лично: «Шубин, голубчик…» Я нервничаю. Ребята в землянке тоже переживают: «Эх, если бы взять! Я его пять километров на себе бы понес». «Я ему спиртовой недельный паек отдам». Готовимся к новому переходу. Выбрали место: лесок за деревней Бочканы. Был у нас порядок в дивизии: если мы готовимся перейти — на этом участке никто не мешает. Вдруг докладывают: приехали двое из штаба армии, будут работать.

Подходят двое к землянке: старший лейтенант с капитаном.

— У противника появились новых образцов мины. Будем изучать мины.

— Хорошо, — говорю. — Только несите разрешение из штаба дивизии.

— Нам в штабе армии разрешили.

— Все равно надо… Александр, — говорю, — проводи-ка офицеров до штаба.

Мой посыльный повел. Я еще не спустился в землянку, слышу — выстрел и автоматные очереди. Выскочил. Гляжу, Шурик Андреев упал в кювет и чешет из автомата по бегущим «минерам». Одного положил, другого взяли. Оказалось: фашистские парашютисты. Месяц назад их кинули в тыл. Все документы в порядке, даже харчи по аттестату на складе получены. Приспело им перейти фронт. Надо сказать, хитро придумали переход. Но, видно, нервишки сдали: ста метров не прошли от землянки — лейтенант обернулся и с пистолетом на Шурика. Прострелил ногу, а тот — в кювет и пошел чистить. Добыча была хорошая, но «языка» доставать в тот раз все-таки было надо».

«Рус Иван, куда прешь?..»

«На фронте я получал письма от покойного теперь профессора Мантейфеля Петра Александровича. «Врага надо знать. Ты помнишь: чтобы выследить зверя, надо знать все повадки. Фашисты хуже зверей. Хочешь победить — изучай…»

Разведчику надо было знать привычки врага. Часто знание этих мелочей как раз и приносило успех. Мы, например, никогда не садились в засаду в субботу и в воскресенье — мало шансов. В субботу и воскресенье немцы предпочитают сидеть в блиндажах. Зато в понедельник самое время выходить на охоту.

Вот одна из фронтовых «мелочей». Подползаем к линии обороны. Тишина. И вдруг голос:

— Рус Иван, куда прешь, гранату брошу!

Мы сразу назад. Строго держались правила: обнаружены — отходить. В другую ночь тот же окрик:

— Рус Иван, куда прешь, гранату брошу!

Опять отошли. В третий раз отходить не стали. Чувствую: не мог обнаружить. Лежим. Слышим, снег под ногами у часового скрипит — пошел вправо от нас. И там опять сонный голос:

— Рус Иван, куда прешь, гранату брошу!

Взяли мы этого крикуна. Рассказал на допросе: генерал заставил всех часовых выучить эту фразу.

Всю ночь часовой ходил и покрикивал аккуратно: «Рус Иван…» Аккуратность и погубила…»

Персональное приглашение