Война и люди

–  Что бы мы увидели, если бы заглянули в Генштаб, скажем, в 41—42-м годах?

– Первое, что бросилось бы в глаза, это огромный зал связи – телефоны, телеграфные аппараты… Вопрос надежной связи с действующей армией был в то время вопросом вопросов. Генштабу нужна была оперативная, четкая информация. Без нее управлять войсками нельзя.

В Генштабе мы непременно увидели бы офицеров связи, доставивших документы на самолетах, увидели бы командующих, вызванных с фронта. В кабинетах Генштаба мы увидели бы оперативных работников над картами и расчетами. Выглядели мы тогда утомленными и нередко буквально валились с ног от нечеловеческого напряжения. Мне лично Сталин, помню, приказал непременно спать, хотя бы пять часов в сутки, и проверял: исполняю ли этот приказ? Эта забота диктовалась соображениями сугубо практическими. Генеральный штаб был рабочим органом Ставки. Тут анализировался, суммировался весь поток информации о войне. В сжатом виде два раза в сутки мы докладывали ее Верховному Главнокомандующему. Основываясь на этом, Ставка принимала свои решения. Вряд ли надо говорить, насколько ответственны и серьезны были эти решения и какая ответственность в связи с этим лежала на нас, генштабистах.

–  Где помещался штаб?

– В Москве, большую часть войны на улице Кирова. Бомбоубежищем для нас служила станция метро «Кировская». Для пассажиров она была закрыта – поезда проходили без остановки. Зал станции от колеи был отгорожен и поделен на рабочие помещения. Сюда же во время воздушной тревоги спускались Верховный Главнокомандующий и члены Политбюро, находившиеся в Москве.

В критический момент осени 41-го года, когда из Москвы были спешно эвакуированы некоторые учреждения и дипломатический корпус, часть Генштаба тоже выехала из Москвы. Для работы со Ставкой была оставлена небольшая группа оперативных работников. Мне поручили ее возглавлять. Это было время невероятного напряжения сил. Дни сливались с ночами. Жили одной мыслью: отстоять Москву…