Война и люди

Опять Май! Второй раз за войну встречаю этот когда-то очень радостный праздник. Я сейчас сижу в блиндаже. В углу стоит железная печка. Тут у нас холодно. Северный ветер врывается в дверь, завешенную палаткой. Иной раз тугой воздух подхватит полу шинели и подымает ее выше головы. Но всетаки май! По холмам приятно зазеленели участки пашни. Эти крохотные поля напоминают мне снова необозримые украинские просторы, буйно зеленеющие в это время. Когда я смотрю на пашню, у меня появляется неудержимое желание во весь рост, открыто стоять среди поля и работать, отдавать ему все силы. Но, увы, голову выше бруствера не поднимешь…

Пока все. С нетерпением жду писем.

Твой сын.

К письму приложены задача на полет снаряда, схема и уравнения. Просит помочь решить.

5–7 мая

Ночью мы прошли вперед примерно на километр. На местности, которая раньше была непроходимой из-за перекрестного огня, пробиваются дорожки, тропки, двинулась первая подвода с кухней. Ездовой, осторожно ступая (мины на каждом шагу), по-гусиному вытягивает ноги, ведет лошадь за уздечку; лошадь как будто чувствует опасность, навострила уши и не спешит слушаться понуканий.

Прошли саперы с лопатами делать проходы в минных полях, а рядом группа бойцов спешит на передовую с ящиками патронов и мин. В лощине идут санитары и несут раненого, при свисте мины он каждый раз приподымается… Укрепляем новую линию.

10 мая

«О, Павленко, тебе снова куча писем!» — с таким возгласом обычно передается мне почта. Спасибо вам! На фронте письма для человека — главное богатство. Получил также перевод на 150 рублей. Но это напрасно. Деньги тут ни к чему, даже карандаш негде купить.

Особое спасибо за стихи Пушкина. Читал с наслаждением. Подумал: где-то есть сейчас не тонюсенькая книжечка, как у меня, а толстенький том Пушкина. Мне кажется, читал бы и читал сейчас без передыха. Почему-то дома у меня совсем не проявлялись склонности к литературе. Возможно, я толком не понимал, что такое литература и как много может дать она человеку…

Небо покрыто редкими белыми тучами, ласково греет солнце, поют птицы. Как будто и нет войны. Но стоит повернуть голову, и радостное настроение сразу же исчезает – в полкилометре от меня немцы.

2 июня

Уже июнь. Два года войны. Для меня как будто вчера было лето 1941 года: экзамены в университете, строительство укреплений под Киевом, мучительный переход на восток, тоска по брату и маме.

Ее глаза и морщины стоят передо мной. Невыразимо велико желание увидеть родных, разбросанных по белому свету. Вот-вот 22 июня, а за этой датой сколько еще будет событий…

Днем стрельбы почти не слышно. И только ночью строчат пулеметы. Но это ненадолго. Это тишина перед бурей.

5 июня

Здесь было когда-то село — вернее, хутор в три-четыре избы. Теперь вместо них куча пепла, но крошечное поле вызревающей ржи свидетельствует о том, что тут жили люди и думали о своем хлебе.

Траншея нашей обороны проходит как раз поперек ржаного поля. Я сижу на самом дне траншеи, и мне на голову склоняются несколько ржаных стебельков. Рожь начинает уже колоситься. Вижу первые редкие беловатые колоски, и на самом краю траншеи качается синий цветок…

Настроение неважное. Сегодня ночью несколько наших получили ранения, и остался бы я один, но дали бойца. Парень из роты связи. На передовой не был. Пулемета, кажется, никогда и не видел.

6–8 июня

Был проливной дождь. Каждая ямка полна воды. Тучи комаров грызут лицо и руки.

Все деньги отдал в «общую шапку». Вчера утром погиб наш товарищ. У него дома, притом в городе, осталось шестеро детей. Пошлем деньги. Напишем письма. Представляю, какое горе придет в эту семью…

15 июня

Стрельба несильная даже ночью. От немцев нас отделяет лощина, заросшая кустами, за ней — окопы. В темноте туда подъезжает подвода. Слышно, как тарахтят колеса, разговоры, спор, крики — Ганс и Фриц выясняют отношения.

Цветет шиповник. Почему-то природа будит воспоминания. Опять в мельчайших подробностях вспомнил расставание с мамой. Она была в сапогах, легком осеннем пальто и с моим вещмешком за плечами. Мы тяжело подымались по крутой дороге на возвышенность, с которой дом лишь угадывался вдалеке. Мама ни одной слезинки не проронила, когда в последний раз наши взгляды встретились в страшной безнадежности.

21 июня Несмотря на развитие фронтовых событий, не выбрасываю из дополнительного кармана противогазной сумки книжек. Пушкин для меня сейчас — настольная книга. (Хорошо звучит применительно к траншее: настольная.) Выучил на память несколько стихов — словно в начальной школе!

23 июня

11 часов вечера. У нас ужин, трещат дрова в печурке. Мой сосед кончает суп, аккуратно режет ломтики хлеба и с надеждой глядит на котелок с чаем — ему на пост. Другой затянул песню «Распрягайте, хлопцы, кони». Украинских слов в ней осталось менее трети, остальные — что-то среднее между воронежским и калининским выговором. Удивительно, как это мирная песня прижилась на войне. Я слышу ее, наверно, в тысячный раз…