Война и люди

Вздором было считать, что сами немцы потеряли все человеческое. Я обнаружил у них в абсолютной сохранности все нормальные человеческие чувства по отношению к своим, к немцам. Я понял: среди них не больше садистов или прирожденных убийц, чем во всяком другом народе, среди них достаточно добродушных, сентиментальных, мягких людей. Но все это проявлялось только по отношению к своим. Нас же они поставили вне пределов действия человеческих законов. Они смотрели на нас, как смотрят на щенят: «Одного оставим, а этих можно утопить». И это сделал с немцами фашизм. Вот почему война была для всего нашего народа вопросом жизни и смерти. Вот почему в 42-м году я писал:

Так убей фашиста, чтоб он,

А не ты на земле лежал,

Не в твоем дому чтобы стон,

А в его по мертвым стоял.

Так убей же хоть одного!

Так убей же его скорей!

Сколько раз увидишь его,

Столько раз его и убей!

Тогда эти строчки были очень нужны.

– Вы видели первые недели войны с разных мест, с разных точек. Стратегия немцев в это начальное время? — Стремительное продвижение вперед, не обращая внимания на фланги и тылы. Танковые и моторизованные соединения двигались до полного расходования горючего… Точно так же действовали и мы в конце войны.

– «В сорок первом, захлебываясь кровью, на ходу учились воевать…» Я выписал из Дневника эту фразу и пометил вопрос. Чему нам предстояло научиться (в том числе и у наших противников) и чему мы научились к первой половине войны?

— Многому научились. Научились не ходить в лобовые атаки, а обходить, обтекать противника, брать его в клещи, устраивать ему «котлы». Научились не бояться танков. Научились управлять войсками. Научились проламывать оборону, протыкать ее одним страшным по силе ударом в каком-то одном месте, а проткнув, по профессиональному выражению военных, «быстро сматывать ее направо и налево». Научились дерзости. Научились добывать победу по возможности меньшей кровью. Научились мастерски решать сложные стратегические задачи. Научились четкому взаимодействию всех родов войск — артиллерия теперь двигалась, не отставая от пехоты и расчищая ей дорогу. Все время помогала наземным войскам авиация.

Пожалуй, уместно тут привести и кое-какие цифры. В Дневнике я пишу о геройской 107-й дивизии. В боях под Ельней (1941 год) дивизия уничтожила 28 танков, 65 орудий и минометов и около 750 солдат и офицеров противника. Сама потеряла 4200 убитыми и ранеными. Победа, как видим, досталась немалой кровью.

И вот еще данные о той же 107-й дивизии, сражавшейся в Кенигсберге (1945 год). Заняв 55 кварталов города, дивизия захватывает в плен 15 100 немецких солдат и офицеров, сама потеряв во время штурма всего 186 человек. За этими разительными цифрами как раз и стоит факт: воевать научились.

– В рассказах о первом годе войны, в воспоминаниях, в стихах, в старых подшивках газет часто встречаешь слово «таран». Все понимают, что это героический акт — ударить своим самолетом машину врага. Но такой способ борьбы явно нерационален — гибнет и свой самолет. Почему тараны были частыми в сорок первом? Почему они воспевались? (Вы тоже отдали должное этому.) И почему позже сбивали самолеты все же из пушек и пулеметов, а не винтом и крылом?

— Я думаю так. На первом этапе войны авиационная наша техника была слабей немецкой. К тому же у летчиков опыта недоставало: нерасчетливо растратил боезапас, а противник уходит, злость заставляла ударить его хоть чем-нибудь — винтом, крылом. Чаще всего так били бомбардировщик — в нем четыре человека, и машина более дорогая, чем истребитель. Эта подспудная арифметика, несомненно, имела значение. И надо иметь в виду: у нападавшего все же были шансы остаться живым, и даже машину иногда удавалось сажать.