Война и миф. Расширенное и дополненное издание

О том, что в Багдаде есть американцы и что мы живем с ними по соседству, в одном отеле, мне рассказала русская девушка Вика, которую я встретил в министерстве культуры. Она танцовщица и жила в тот момент в Иордании, а в Багдад приехала, чтобы морально поддержать иракский народ: «У нас многонациональная группа: есть американцы, англичане, датчане, австралийцы».

Американцы?

В то, что в Ирак в такое время могли приехать американцы, верилось с трудом. Чтобы это проверить, я отправился к метрдотелю «Палестины» и за символическую плату получил копию списка постояльцев. Действительно, оказалось, что на седьмом этаже проживает некая «международная семья». Уже через несколько часов мне удалось с ней познакомиться.

Иман, пожилая, обходительная арабка, сопровождающая приезжих, сказала мне, что есть возможность поехать в местный детский госпиталь. Я немедленно согласился, и она повела меня в автобус.

В нем пятеро, самый старший явно был недоволен моим появлением. Я сказал, что я журналист из России. Это его успокоило, и он объяснил, что «Международная семья» – это благотворительная организация.

– У нас в группе 25 человек из 22 стран. Мы приехали для того, чтобы показать, что не согласны с американской политикой, – он выдержал паузу. – Я и сам американец, меня зовут Эндрю.

Остальные пассажиры – англичанин Джонатан, швейцарка Мари, американка Долли и Суад – гражданка Канады, родившаяся в Тунисе.

После непременного обсуждения красоты Багдада и здешней жары я спросил, не возникло ли у него проблем здесь, в Ираке, из-за гражданства.

– Нет, – уверил он меня, – у иракцев нет ненависти к американскому народу. И потом, они понимают, что если я приехал сюда, я им не враг.

Я вспомнил, как днем раньше видел по местному телевидению передачу: журналисты спрашивали багдадцев, что те думают о нынешней политической ситуации. «Я и вся моя семья ненавидим американцев! – говорила интеллигентная старушка с очень добрым лицом. – И поэтому желаем здоровья президенту Саддаму Хусейну!»

Мы подъехали к больнице. Ее директор доктор Луи Латиф рассердился, что мы опоздали на сорок минут, – детей сначала привели на первый этаж в большой зал, но потом подумали, что гости не приедут, и отправили назад в палаты. «Теперь придется снова всех вести сюда», – с досадой сказал он.

«Вести» – это сильно сказано. Большинство детей не могли ходить. Их принесли на руках матери, которые жили здесь же, в больнице. Она называется Центр трансплантации костного мозга имени Саддама Хусейна. Как сказал мне доктор Луи Латиф, только за последний год здесь лечилось около 25 тыс. детей. У большинства из них лейкемия.

Мы подошли к женщине, закутанной, как и многие здесь, в черное. У нее на руках был маленький мальчик с отсутствующим взглядом. Его звали Амир, ему было 10 лет, у него обнаружились проблемы с печенью. Я попытался что-то у него спросить, но он меня не видел. Он вообще, кажется, никого не видел. «Я учительница, преподаю математику. Каждый укол стоит десять тысяч динаров, а у меня нет таких денег». Я успел подсчитать, что десять тысяч динаров – это пять долларов. Тут меня дернула за руку другая мать с четырехмесячной девочкой на руках. «У нее не проходит понос», – пожаловалась женщина.

К нам подошел мужчина в полувоенной форме, явно недовольный тем, что женщины «бесконтрольно» со мной разговаривали, и начал что-то грозно им втолковывать. Выслушав его, матери начали голосить: «Напишите про нас! Напишите: «Почему Америка делает это? За что?»»

На импровизированной сцене тем временем началось представление. Пели народную иракскую песню о девушке, которая увидела свет на вершине пальмы и задумалась, что это – лик ее погибшего возлюбленного или луна?

Женщины подпевали. Одна из них, в платке в горошек, начала плакать. Дети не реагировали – они без движения лежали у них на руках.

Тут появилась Долли. Она уже успела нарисовать себе какие-то рожицы на щеках и прицепить на голову воздушный шарик. Она стала бегать по залу и корчить смешные рожицы. Женщины смеялись. Детям было все равно.

Потом Мари начала петь очень печальную песню о реках Тигр и Евфрат, в которых вместо воды человеческие слезы. Иман заплакала. Женщина в платке в горошек зарыдала в голос. Еще одна мать потянула меня за рукав и обиженно поинтересовалась, почему я ничего не спросил про ее ребенка. «Это все из-за их ядерного оружия, – запричитала она. – Американцы бомбили нас, и смотрите, что стало с моим ребенком». У ее ребенка была лейкемия.

Мари и Джонатан запели уже по-английски что-то про big-big smile upon your face. Долли надувала воздушные шарики, делала из них собачек и раздавала детям. Дети в первых рядах заплакали – наверное, они боялись, что собачек на всех не хватит.

После концерта мы все поднялись наверх – в палаты к тем детям, которых было невозможно спустить в зал.

Долли с раскрашенным лицом подарила прикованным к постели детям кукол Барби и машинки.

– Смотри, – указала мне Суад на улыбающуюся девочку, больную лейкемией, – ее зовут Шафа, по-арабски это значит «излечивающая». Ты ведь вылечишься, Шафа?