Война и Мир

Невольно усмехнувшись, Шувалов дернул углом рта. С его точки зрения это и не бой был, а так, разминка. Подавив огонь неприятеля, гусары благополучно продолжили переправу и достигли турецкого берега.

— Командуйте, Михаил Сергеевич, — судя по всему, Кропоткин растерялся окончательно, но все еще пытался сохранить остатки авторитета.

— Где генерал Скобелев? — очутившись на берегу, Соколов первым делом перехватил какого-то офицера Минского полка.

— На высотах, — ответил тот.

Пока гусары высаживались и приводили коней в порядок, диспозиция прояснилась. Скобелев и Драгомиров с радостью приняли прибывших на помощь гусар и тут же поставили перед ними боевую задачу — подняться по дороге вдоль ручья на высоты, подготовиться и атакой выбить неприятеля с позиций на дороге в Тырново. И времени для подобного маневра им дали достаточно.

К тому моменту турки отошли от берега уже на версту и вроде как пытались укрепиться. Положение их выглядело шатким, сил у них было мало, готовностью стоять до смерти они также похвастаться не могли, так что один удар во фланг мог заставить их побежать. Этим Драгомиров и решил воспользоваться.

— Опрокиньте неприятеля, полковник, — генерал пожал руку Соколову. Они уже успели изучить карту и определить маршрут удара. Кропоткин остался рядом с Драгомировым, демонстративно показывая свою смелость, энергично отдавая приказы и суетясь. Шувалов совсем не удивился, сообразив, что на коня осторожный Ленивец залезать совсем не хочет. — Больше от вас ничего не требуется.

— Сделаем, Михаил Иванович, — пообещал Соколов. Он легко запрыгнул в седло, привстал в стременах и выхватил саблю. — Гусары Смерти, поэскадронно, за мной! Вперед, молодцы!

Трубы запели. Их звук заставил сердце Шувалова забиться в восторге. Первый раз он познакомился с Бессмертными гусарами под Хивой и уже тогда был буквально очарован полком. Скобелев звал его к себе, но он понял, что будет до конца дней сожалеть о том, что не стал гусаром Смерти. Использовав все возможные связи семьи, он таки выхлопотал разрешение перевестись к ним и с тех пор считал себя самым счастливым человеком на свете. Полк оказался даже лучше, чем он представлял. Причем лучшим был в тех моментах, которыми и сам Шувалов восхищался — в бою, дисциплине и конечно, в отношении личной чести. Черная форма их и знаки различия не могли вызывать ничего иного, кроме как восхищение. Это был не показной столичный полк, который умел лишь сверкать выправкой да полученными на учениях наградами, а настоящий, боевой, с соответствующими офицерами, которые в этой жизни не склонялись ни перед кем, кроме Бога, Императора и своего полковника. Соколова любили, уважали и боялись одновременно. Граф и сам не знал, как усатые головорезы могли совмещать в своих сердцах столь противоречивые чувства. Не мог понять ровно до того момента, как и сам не проникся соответствующими мыслями и чувствами.

Воля Соколова словно стальной уздой подстегнула эскадроны. Он управлял полком уверенно и дерзко, людям нравилось ему подчиняться, они чувствовали, какая сила скрыта в этом человеке.

Эскадроны поднимались по заваленной телами дороге и расходились в стороны, пользуясь складками местности и защитой, даваемой деревьями.

— Братцы, выбейте из супостата всю дурь! Покажите им, почем фунт лиха! Сомните их, а мы поможем! — доносились многочисленные советы со стороны пехоты.

Полк выбрался на равнину и построился. Вновь запели трубы, подавая сигнал к атаке. Соколов взмахнул саблей, показывая направление движение и эскадроны тронулись. Сначала медленно, шагом, затем все быстрее и быстрее, наращивая скорость. Полк поскакал вперед, а потом начал загибать влево по внушительной окружности. Дерн летел из-под копыт, земля задрожала, звонко играли трубы и полоскалось на ветру полковое знамя.

И вновь, в который уже раз, произошло необъяснимое — ставшие одним целом люди и кони превратились в монолит, спаянный общей целью и единым мозгом. Они стали одним организмом, каждый чувствовал плечо товарища и знал, что, когда и в какой последовательности ему делать.

Эскадроны неслись вперед. Несколько раз гусары брались за сабли и пики, но это был не полноценный неприятель, а лишь отдельные кучки беспорядочно разбегающихся башибузуков. А затем, не сбавляя галопа, они обогнули небольшую рощицу и выскочили в поле.

Утреннее солнце било им прямо в спину. Под копытами находилась дорога и поле, а впереди их цель — несколько турецких таборов. Гусары вылетели прямо на них.

— Кара Улюм! Кара Улюм! — разнеслись испуганные крики. — О аллах, прибежище веры, спаси нас!

Трубы буквально взвыли, давая приказ перейти на рысь и устремиться вперед. Казалось, земля готова разколоться, когда целый кавалерийский полк устремился вперед. Лучи солнца отражались от тысячи вскинутых к небесам сабель и пик. Шувалов знал, как кавалерийская лава выглядит со стороны тех, на кого она летит. Страх и ужас, вот что она внушала, и каждый, кто видел ее приближение, невольно задумывался о том, что вот она, смерть, что его бросили и все пропало.