Война и мир Ивана Грозного

Земское войско, вместо того, чтобы дать бой крымцам хотя бы на окраинах города, стало уходить к центру Москвы и, смешавшись с беженцами, утратило порядок; воевода князь И. Бельский погиб во время пожара вместе с большей частью войска и десятками тысяч москвичей. В течение трех часов Москва выгорела дотла.

«От посадов в Большем граде и в Китае в граде божий церкви выгорели и дворы и много множество людей от пожару и от зелья згорело, им же несть числа… до девятого часу городы и церкви и посады — все выгорело».

На другой день крымцы и ногайцы, насытившись грабежом, ушли по рязанской дороге в степь, гоня огромный ясырь.

Хан вернулся в Крым через каширские и рязанские земли. По дороге обратно он сжег крепость Каширу. Всего крымцами в этом нашествии было разорено 36 городов.

Большинство исследователей оценивают число потерь Московской Руси от этого нашествия в 150 тысяч (а современники приводили и цифру 800 тысяч). Крымский посол в Варшаве похвалялся тем, что ханские войска захватили в плен 60 тысяч русских и столько же убили. Это не считая массовой гибели людей, случившихся при пожаре Москвы.

Некоторые истории порицают Ивана, что он в это время был в Ростове-Великом, мол, тиран-то трусливый. Но, в начале нашествия, царь находился в крепости Серпухова, защищавшей большой участок «берега», и лишь, когда был отрезан от главных сил, отступил через Бронницы в Ростов. Уходил из Москвы Василий III в 1521 при нашествии Магмет-Гирея, Дмитрий Донской в 1382 при нашествии Тохтамыша, великий князь Юрий из Владимира в 1238 и князь Даниил Романович Галицкий из Киева в 1240 при нашествии Батыя — чтобы иметь возможность продолжить борьбу даже в случае разгрома стольного города.

Перебежчики, ведущие крымцев к Москве в обход русских войск, странная пассивность земских воевод — эти факты дают основания считать, что мы имеем дело с предательством.

Р. Виппер пишет: «Крымский хан действовал по соглашению с Сигизмундом, об этом знали в Москве сторонники польской интервенции (уцелевшие участники заговора Челяднина-Старицкого), которые все еще не перевелись, несмотря на казни предшествующего трехлетия; они „не доглядели“ приближения татар, не сумели, или, лучше сказать, не захотели организовать оборону столицы».

Князь Иван Бельский, как мы помним, в 1562 г. общался с королем Сигизмундом, пытался отъехать, был перехвачен и прощен.

Даже Карамзин признает, что «изменники Российские вели Девлет-Гирея к Москве».

Против воеводы князя Ивана Мстиславского были даны показания служилого татарина, которого задержали при попытке перейти на сторону крымцев. Он подтвердил наличие сообщения между князем и ханом. Впрочем казни не последовало. Князь Мстиславский дал следующую запись: «Я, князь Иван Мстиславский, богу, святым божиим церквам и всему православному христианству веры своей не соблюл, государю своему, его детям и его землям, всему православному христианству и всей Русской земле изменил, навел с моими товарищами безбожного крымского Девлет-Гирея царя».

По ходатайству митрополита Кирилла и 24 других духовных особ царь простил Мстиславского, взявши с него означенную грамоту за поручительством троих бояр, которые обязались в случае отъезда Мстиславского внести в казну 20000 рублей.

Был казнен опричный воевода кн. Михаил (Салтанкул) Черкасский, сын изменившего Темрюка, по словам Штадена также вошедший в сношения с ханом. Поплатился головой за провал обороны столицы и воевода кн. В. И. Темкин-Ростовский.

Отмена опричнины

Российско-немецкий историк Иоганн Эверс писал: «Разумеется, во всех дошедших до нас источниках, как русских, так и иностранных, вполне согласны, что Иоанн справедливо заслужил имя Грозного. Но вопрос в том, был ли он вследствие справедливости строг до жестокости, или от чрезмерной склонности к гневу предавался до самозабвения грубым беспутственным жестокостям. Последнее представляется сомнительным. Известно, что между всеми государями, понявшими испорченность государственной машины и потребности народа и стремившимися править своим государством согласно такому пониманию, этому государю, то есть Иоанну, принадлежит весьма высокое место».

А ливонский историк XVI века Кельх, которого, кстати, многократно цитирует Карамзин, в общей характерике царя говорит: «Иоанн был рачителен к государственному управлению и в известные времена года слушал лично жалобы подданных. Тогда каждый, даже менее всех значущий, имел к нему доступ и смел объяснять свою надобность. Государь читал сам просьбы и решал без промедления. В государственные должности он производил людей к ним способных, не уважал никого и чрезмерно пекся, чтобы они не допускали подкупать себя и не искали собственной выгоды, но всякому равно оказывали справедливость; жесточайше наказывал неоплатных должников, обманщиков и не терпел, чтобы туземцы и чужестранцы таким образом обкрадывали друг друга».

Данное высказывание Кельха Карамзин, естественно, не процитировал.