Война и мир Михаила Тухачевского

«Нужно сказать, что встретило (революцию. — Ю. К.) поневоле «хочешь не хочешь, но встречай». Никто из офицеров, в том числе и я, в стойкость Советской власти не верили. На октябрьский переворот мы все смотрели, как на авантюризм, затеянный большевика ми. Ленина и других вождей рабочего класса считали агентами и шпионами Германии»14.

Но такое же или близкое по «интонации» отношение сложилось к тому моменту в офицерской среде и к Временному правительству. Один из главных мотивов для критики — его неспособность обеспечить «порядок», показать «твердость власти», в первую очередь в борьбе с «анархией»15. Тухачевский, который еще в плену укрепился во мнении о «недееспособности» Временного правительства, демонстрировавшего властебоязнь, вернувшись в Петроград и пообщавшись с однополчанами, лишь

подтвердил свои предположения.

Вместо обещанных успехов сильной и крепкой духом «свободной армии» обыватели видели рост анархии, дезертирства, содрогались от известий о новых военных неудачах.

Прославляемая «бескровная революция» сопровождалась продолжающимся кровопролитием на фронте, повсеместным распространением самосудов и стычек криминального свойства16.

«Началось брожение в армии, солдаты убивают офицеров, не хотят больше сражаться. Для России все будет кончено, все будет в прошлом»17, — зафиксировала в дневниках императрица Мария Федоровна. Эти эксцессы к осени 1917–го стали практически будничными. Генерал Н. Н. Головин писал:

«Произошел окончательный разрыв между двумя лагерями:

офицерским и солдатским. При этом разрыв этот доходит до крайности: оба лагеря становятся по отношению друг к другу вражескими.

Это уже две вражеские армии, которые еще не носят особых названий, но по существу это белая и красная армия»18.

И на этом тоже умело играли большевистские лидеры, внося раскол в армейскую среду.

«Офицеры, — отмечал в своем рапорте главнокомандующий Западным фронтом генерал В. И. Гурко, — не доверяют солдатам, так как чувствуют в них грубую силу, которая легко может обратиться против них самих; солдаты видят в офицере барина и невольно отождествляют его со старым режимом. Полное лишение офицеров дисциплинарной власти выбило у них почву из–под ног»19.

Характеризуя общие настроения офицеров, полковник–преображенец Д. Зуев вспоминал:

«Развал монархии чувствовался офицерством, особенно офицерами военного времени, хотя и подобранными по классовому признаку, но близко связанными с политикой. Личный авторитет Николая был ничтожен, и зимой 1916–1917 гг. Гвардейский корпус втягивался в заговор о дворцовом перевороте. Активно февральской революции офицерство не сопротивлялось, не было ни сил, ни желания»20.

Отношение гвардейского офицерства к дальнейшим событиям Д. Зуев также обрисовал кратко, но весьма определенно.

Его информация тем более интересна, что касается она Преображенского полка, «братского» Семеновскому, ситуация в котором была схожей.

«Октябрь прошел в полку буднично, — вспоминал гвардии полковник, — небольшой борьбой эсеровской и социал–демократической (имеются в виду меньшевики. — Ю. К.) головки Полкового комитета с местными большевиками и принятия резолюции «Поддержки Петроградского гарнизона». В декабре на выборах Кутепов был смещен в писаря, это был сигнал к «свободе выбора», масса офицерства в 2—3 недели растаяла. Небольшая группа с Кутеповым прямо на Дон, многие к Родзянко, задержались и в большинстве погибли в Киеве, в ожидании Скоропадского, большинство вернулось «домой» в Петроград. 12 декабря 1917 года в деревне Лука–Мале я последний раз виделся с Кутеповым. Он мне предложил:

«Едем на Дон, или, если хочешь, доверши демобилизацию, езжай в Петроград, береги полковое добро и, когда немцы займут город, обереги вдов, жен и всех, кого надо». Я принял второе и остался до конца января демобилизовывать полк»21.

Очевидно, что с Кутеповым имели возможность общаться и руководители Семеновского полка, стоявшего в той же деревне.

В гвардейском Семеновском полку настроения разнились.

Д. Зуев полагал:

«Сохранилось много кадрового офицерства, наружно перекрасившегося, очевидно, была крепкая социал–демократическая или эсеровская организация. Полк с фронта привез множество пулеметов, гранат, патронов и т. п. Полк открыто выступает на Советской платформе, но находит себе удобный выход: оберегать революционный порядок и охранять Госбанк. Развитие этой политики привело к тому, что после полной ликвидации остатков гвардии Семеновский полк под наименованием — полк охраны им. т. Урицкого существовал до весны 1919 года, когда перешел около деревни Выра на сторону Юденича»22.

По воспоминаниям другого офицера–семеновца, бывшего полковника Л. Дренякина, арестованного в 1930 году: