Война и мир. Первый вариант романа

Ростов тронул лошадь и поехал дальше. Проехав версты две между сплошной массой где собирающихся, где уже двигающихся войск, в середине пехотного полка, в которую он заехал, немецкий офицер, колонновожатый, подъехав к нему, учтиво спросил, не знает ли он по-немецки и, получив утвердительный ответ, попросил его быть переводчиком перед батальонным командиром, к которому он имел дело. Батальонный командир засмеялся, когда Ростов с австрийцем подъехали к нему, и тотчас же, не слушая Ростова, обращаясь к австрийцу, стал что есть силы кричать ему слова, которые, очевидно, ему очень нравились и которые он повторял уже много раз: «Нихт ферштейн, немец, не понимаю колбасного языка, немец». Ростов перевел ему слова австрийского офицера, но батальонный командир, смеясь, повторил еще несколько раз немцу свою любимую фразу и под конец сказал Ростову, что приказание, передаваемое австрийским колонновожатым, ему давно известно и уже исполнено. Батальонный командир тоже спросил о новостях, и Ростов рассказал слышанное им известие о личном командовании государя.

— Вот как, — сказал батальонный командир.

Ростов поехал далее. Вместо того, чтобы ехать по рядам войск, уже подъезжая к авангарду, он выехал вперед и поехал по цепи. Это было ближе. Проскакав с версту, он дал отдохнуть лошади и думал о своем любимом предмете мысли — о государе и о возможности ближе узнать его. «Вдруг еду в темноте, и он тут и скажет: „Поезжай узнай, что там!“ — Повсюду поеду, поеду узнаю, привезу сведения. Он скажет…»

— Кто идет, говори, не то убью, — послышался ему вдруг крик часового.

Ростов вздрогнул и испугался.

— Георгий, Ольмюц, дышло, — отвечал он машинально лозунг нынешнего дня. «Экие скучные, подумать, как они не перепутаются». Он оглянулся вокруг себя и особенно вперил глаза в ту левую сторону, где был неприятель и куда он хотел идти, но ничего нельзя было видеть и тем страшнее было.

Месяц зашел за тучи.

«Где я? Уж не заехал ли я за цепь? — подумал Ростов. Ему стало страшно, хотелось спросить у гусара и совестно было. — Убьют ни за грош. А не нынче убьют, завтра убьют. Ох, скверно. Однако спать хочется, ужасно хочется». — Он с усилием открыл глаза.

Месяц вышел из-за туч. В левой стороне виднелся пологий освещенный скат и противоположный черный бугор, казавшийся крутым, как стена. На бугре этом было белое пятно, которого никак не мог понять Ростов: поляна ли это в лесу, освещенная месяцем, или оставшийся снег, или белые дома? Ему показалось даже, что по этому белому пятну зашевелилось что-то. Но месяц опять зашел. «Выстрелит оттуда кто-нибудь и убьет. Напрасно я поехал, — думал Ростов. — Убьют, черт возьми, не нынче, так завтра, все равно. Только бы заснуть, да государя увидать. Должно быть, снег — это пятно — une tache, tache, — думал Ростов. — Вот тебе и не таш. Наташа, сестра, черные глаза. На… ташка… Вот удивится, когда я ей скажу, как увидал я государя! Наташка… ташку возьми. Нихт ферштейн, немец, да». И он, опустившись головой до гривы лошади, поднялся. «Да, бишь, что я думал? — не забыть. Убьют завтра, нет, не то, это после. Да. На ташку наступить, наступить. Тупить нас — кого? Гусаров. А убьют все равно. А гусары и усы. По Тверской ехал этот гусар с усами, еще я подумал об нем, против самого Гурьева дома… Старик Гурьев. Неужели я буду старик, — гадко, гадко, старик, старик, старичок… А тут и молодого убьют все равно. Только бы государь за это не разлюбил. Да все это пустяки. Главное теперь — государь тут. Как он на меня смотрел, и хотелось ему что-то сказать, да он не смел… Нет, это я не смел. Жалко, что убьют.

Я бы ему все рассказал. Солдаты-то ничего не сказали, только стул сожгли. И правда, все равно убьют. Да это пустяки, и главное — не забывать, что я нужное-то думал. Да. На ташку наступить. Да, да, да. Это хорошо». И он совсем было упал головой на шею лошади. Вдруг ему показалось, что стреляют в него и режут.

— Что? Что? Что, напали? Руби? Что? — заговорил, очнувшись, Ростов, в то же мгновение, как он открыл глаза, увидав перед собой яркий красный свет, и услыхал протяжные крики тысячи голосов, как ему показалось в первую минуту, в десяти шагах от него со стороны неприятеля.

— Должно, он куражится, — проговорили солдаты, указывая влево. Далеко, гораздо дальше, чем показалось Ростову в первую минуту, он увидал на том самом месте, где ему казалось прежде что-то белое, он увидал распространяющиеся огни все по одной линии и услыхал протяжные далекие крики, вероятно, несколько тысяч голосов французов.

— Ты думаешь, что это такое? — проговорил Ростов, стараясь успокоиться и оборачиваясь к гусару.

— Да так, радуются, ваше благородие.

Огни и крики продолжались с четверть часа.

«Что такое это может быть? — подумал Ростов. — Нападают они, пугают, или уверены, что победили уже кого-нибудь? Странно! Ну, да Бог с ними. Да что, бишь, государь мне говорил? Да, да.

На — ташку нас — тупить».

— Ваше благородие, вот генерал, — сказал гусар.