Война и потусторонний мир

Пока она читала, Петр, запомнивший строчки наизусть, взломал печати на остальных конвертах.

– «…и прекратит брани и битвы, и ниспошлет к нам победу, желанный мир и тишину», – закончила Александра. И вдруг повторила, будто смакуя: – «Мир и тишину…»

Она взяла из его рук прилагавшийся к письму листок – копию последнего бюллетеня Наполеона: «Морозы, начавшиеся с 7-го числа ноября, вдруг увеличились. Дороги покрылись гололедицею, и обозные лошади падали каждую ночь. Вся конница осталась пешею, артиллерия и обозы без лошадей. Сие затруднение привело нас в самое жалостное состояние…». А следом фыркнула на сатирический листок с известием о новом генерале на службе Кутузова – генерале Морозе, Général Hiver.

– Знаешь, я ведь до последнего боялась, что она откажет в помощи… – В руке Сашка поворачивала вышитый золотом книжный шнур с махровым кончиком и вензелем «К. К.», который хранила во внутреннем кармане и часто доставала в минуту сомнений. – Как думаешь, у них теперь тоже «мир и тишина»?

Петр не знал, что ответить. Поначалу он много об этом думал. Даже глядя на пылающую Москву, только и мог мучиться, а не ждет ли подобная участь потустороннюю столицу, и не повинны ли они, если это случится. Ему все казалось, что он остро чувствует неспокойство в том, другом мире, с которым он теперь тесно связан. Но с каждым днем мысли эти отступали, живые заботы проявлялись яснее, а потусторонние – тускнели, и даже выжженный на запястье перечеркнутый круг побледнел и стал почти не виден. Разве что карту с изображением пиковой дамы с ледяными глазами он вынимал из тайного кармана все так же часто.

– Я верю в императрицу, – сказал Петр твердо. – Пока Иверия на троне, новой войне не бывать, Кощей не рискнет.

Сашка задумчиво коснулась золотым шнуром нижней губы.

– Послушай, а ты… ты бы хотел вернуться? Хоть ненадолго? Убедиться, что там все благополучно, увидеться с теми, по кому скучаешь?

Не хотелось признаваться в душевных тайнах. Да и Сашкин взгляд сделался таким тоскливым, хоть добавляй в чай вместо лимона, так что Петр ответил строго:

– Нет. Я сделал там то, что должно, оставил круги и едва не угодил в стремнину, так что с меня хватит. К тому же что за счастье снова есть блюда, где ни щепотки соли?

Сашка на это улыбнулась, и он обнял ее за плечи.

– А главное, у нас у самих еще не так уж все спокойно, – сказал он, раскрывая перед ней второе письмо. – Терентий Павлович пишет, они выступают в Восточную Пруссию, преследуют Гранжана. Военные действия далеко не закончены, просто теперь переместятся в Европу.

Сашка взглянула с тревогой:

– Ты поедешь?

– Нет. – Петр покачал головой. – Нужно восстанавливать дом в Москве, да и хочу заняться поместьем. Помнишь, я рассказывал про оброк и вольных хлебопашцев, про больницу и школы… – Он прервал себя, откладывая этот разговор на то время, когда они усядутся за чашкой чая с зефиром.

– А что же я? – настороженно спросила Сашка, пряча надежду за плотно сжатыми губами.

Петр протянул последнее, третье, письмо, заполненное корявым размашистым почерком и с подписью «Князь Кутузов».

Сашка охнула:

– Ты таки написал ему? Он ответил? – Она выхватила письмо, прочитала, и глаза у нее загорелись не хуже, чем у Делира. – «Приказ о поступлении корнета Волконского под начало поручика Александрова»! – Она обрушилась на него с объятием. – Спасибо тебе, Петро! Увидеть саму кавалерист-девицу, служить под ее началом – ни о чем я не мечтала больше этого, подарка лучше и быть не может…

– Поезжай, запускай круги теперь и в Живой России, – вздохнул Петр, прижимаясь к ее виску губами. – Только обещай, что полностью восстановишься, прежде чем ехать. Обещаешь?

Сашка не успела ответить, как дверь кабинета отворилась.

– Ваша светлость, там гости, – сказал Федор, складывая руки за спину ливреи. – Две дамы, молодая и в летах.

– Кто?

– Не могу знать, представляться они отказались. Могу только сказать, что при них кот – как бы сказать… черт знает что, а не кот!

Сашка вскрикнула и метнулась к двери. Петр заторопился следом, ненадолго задержавшись, чтобы приказать подать чаю с зефиром.

Зайдя в гостиную, он застал Сашку в объятиях молодой женщины. Благодаря локонам медных волос, вьющихся из-под индигового тюрбана, и расписанной веснушками светлой коже он узнал Ягину – Сашка описывала свои приключения столь ярко, что ошибиться было невозможно.

– Добро пожаловать, Ягина Ивановна, – поклонился он, когда с нежностями было покончено, счастливые слезы стерлись со щек и все расселись. – Сделайте милость, не откажитесь от чаю, нам сегодня привезли чудесный зефир из Петербурга, ванильный.

– Благодарю, – сказала Ягина.

Губы ее премило улыбались, но глаза оставались серьезными. Петр обернулся и увидел, что Сашка тоже сидит на иголках. Однако все сдерживались, поджидая, чтобы Федор накрыл на стол.